к Римлянам | 2 глава

Глава 2

1. Итак, неизвинителен ты, всякий человек, судящий другого, ибо тем же судом, каким судишь другого, осуждаешь себя, потому что, судя другого, делаешь то же. 2. А мы знаем, что поистине есть суд Божий на делающих такие дела.

(1. Поэтому, неизвинителен ты, о человек, всякий судящий, ибо в чем судишь другого, осуждаешь самого себя: потому что, судя, делаешь то же. 2. Знаем же, что поистине есть суд Божий на тех, кто творит подобное.)

Укоры сии адресованы лицемерам, которые, выставляя перед людскими глазами дела внешней святости, думают, что и перед Богом находятся в безопасности, словно бы принесли Ему должное удовлетворение. Поэтому Павел, продемонстрировав тягчайшие людские пороки и никого не оставив праведным перед лицом Божиим, приступает к той разновидности святош, коих нельзя включить в предыдущую категорию. И ход его мысли настолько прост и ясен, что никто не должен гадать, куда ведет он свое рассуждение. Ведь потому и считает он людей неизвинительными, что, зная суд Божий, они, тем не менее (Все равно), преступают закон. Даже если и не соглашаешься ты с проступками других, и, больше того, хочешь казаться их противником и отмстителем, однако, потому что* и сам ты не свободен от этих проступков, то, ежели правдиво на себя посмотришь, не сможешь оправдаться и сам.

Ибо тем же судом, каким судишь другого. Помимо изящного употребления греческих слов κρίνειν και κατακρίνειν следует отметить, каким усилительным оборотом пользуется здесь апостол. Ибо речение его равносильно тому, как если бы он сказал: Дважды достоин ты осуждения, ты, который подвержен тем же порокам, которые отмечаешь и осуждаешь в других. Ибо суждение сие весьма знаменательно: действительно, закон обязывает к невинности, воздержанию и всяческим добродетелям тех, кто требует отчета от других. И не достойны они никакого снисхождения, ежели совершают то же, что пытаются обличить в других.

Потому что, судя другого, делаешь то же. Так будет дословно. А смысл таков (Следующий): даже если и судишь ты, все равно делаешь. И апостол говорит об их делании, потому что* творят они сие не с правой душою, ибо грех собственным образом относится к душе. Итак, самих себя осуждают они тем, что порицая вора, прелюбодея и злоречивого, осуждают они не людей, а пороки, присущие также и им самим.

2) А мы знаем, что есть суд Божий. Замысел Павла состоит в том, чтобы удалить от лицемеров самообольщение, да не считают они себя достигшими чего-либо великого и не оправдывают самих себя, ежели хвалит их мир, потому что* на небесах ждет их совсем иной суд. Далее, намекая на их внутреннюю нечистоту, скрывающуюся от людских глаз, и не подлежащую обличению людскими свидетельствами, взывает он к суду Божию, для Которого не сокрыта и сама тьма, и знанию Которого волей-неволей явны все грешники. Истина же суда сего состоит в двух вещах: что Бог карает проступок без лицеприятия, в каком бы человеке его ни обнаружил, а затем, в том, что не думает Он о внешнем виде и не довольствуется самим делом, ежели не происходит оно от подлинной искренности души. Отсюда следует, что личина ложной святости не мешает Ему обращать Свой суд даже на тайное нечестие. И это не что иное, как распространенное еврейское выражение, ибо и у евреев ценится истина и внутреннее душевное целомудрие, противопоставляемое, таким образом, не только наглому обману, но и внешней видимости добрых дел. Ибо тогда только пробудятся лицемеры, когда поймут, что не только мнимую их праведность, но и тайные движения сердца Бог призовет на суд.

3. Неужели думаешь ты, человек, что избежишь суда Божия, осуждая делающих такие дела и сам делая то же? 4. Или пренебрегаешь богатством благости, кротости и долготерпения Божия, не разумея, что благость Божия ведет тебя к покаянию? 5. Но, по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, 6. Который воздаст каждому по делам его: 7. тем которые постоянством в добром деле ищут славы, чести и бессмертия, — жизнь вечную; 8. а тем, которые упорствуют и не покоряются истине, но предаются неправде, — ярость и гнев. 9. Скорбь и теснота всякой душе человека, делающего злое, во-первых, Иудея, потом и Еллина! 10. Напротив, слава и честь и мир всякому, делающему доброе, во-первых, Иудею, потом и Еллину!

(3. Думаешь ли ты, о человек, судящий тех, кто делает такое, и делая то же самое, что избежишь суда Божия? 4. Или пренебрегаешь богатством благости, кротости и долготерпения Божия, не разумея, что благость Божия ведет тебя к покаянию? 5. Но, по упорству твоему и нераскаянному сердцу, ты сам себе собираешь гнев на день гнева и откровения праведного суда от Бога, 6. Который воздаст каждому по делам его: 7. тем которые постоянством в добром деле ищут славы, чести и бессмертия, — жизнь вечную; 8. тем же, которые упорствуют и не покоряются истине, но предаются неправде, — ярость и гнев и скорбь 9. Теснота всякой душе человека, делающего злое, во-первых, Иудея, а также и Еллина! 10. Слава и честь и мир всякому, делающему доброе, во-первых, Иудею, а также и Еллину!)

3) Думаешь ли ты, о человек. Поелику риторы велят не переходить к яростному порицанию прежде, чем будет обличено преступление, возможно для кого-то покажется, что Павел воспрянул здесь некстати, не завершив свое обвинение, и при этом яростно ополчась на преступников. Однако же это вовсе не так. Ибо уже достаточно доказал он их виновность в грехе. Ведь апостол обвиняет их не перед людьми, а пред судом их собственной совести. Поэтому вполне доказанным счел он то, что хотел доказать: а именно, что если всмотрятся они в себя и прибегнут к суду Божию, не смогут извинить свое нечестие. И не без настоятельной нужды столь сурово и остро порицает он эту мнимую святость. Ведь подобные люди будут почивать в удивительном спокойствии, ежели тщетное упование их не устранят от них силою. Итак, будем помнить, что лучше всего так обличать лицемеров, чтобы, пробудив их от опьянения, тут же вывести на свет божественного суда.

Что избежишь. Здесь апостол аргументирует от меньшего к большему. Ибо если преступления даже по человеческому суду достойны осуждения, то, тем более, по суду Божию, Единственного Судии всяческих. Ибо по божественному внушению влекутся люди к осуждению преступлений, но это всего лишь темное и неясное предзнаменование Его будущего суда. Итак, безумствуют те, кто думает, что суд Божий ошибается, если сами не дозволяют другим избежать суда собственного. Не лишено выразительности и то, что апостол еще раз называет человека по имени, сравнивая его с Богом.

4) Или пренебрегаешь богатством. Мне кажется, что здесь имеется не дилемма, о которой твердят многие, а всего лишь вступление. Ибо лицемеры хвалятся успехом во внешних делах, словно бы заслужили благоволение Господне добрыми делами, и, таким образом, еще больше ожесточаются в своем пренебрежении Богом. Апостол же противостоит их тщеславию, и доводом, заимствованным от противоположного, показывает, что им нет причины, исходя из внешнего преуспеяния, надеяться на милость к ним Бога. Поелику у Того имеется совсем иной замысел благотворения, по которому Он обращает к Себе грешников. Итак, там, где не царит страх Божий, самоуверенность во внешнем успехе — не что иное, как презрение и насмехательство над безмерной Его благостью. Отсюда следует, что тем, кого Бог щадит в этой жизни, будут ниспосланы еще более тяжкие наказания, потому что* к их нечестию добавляется и то, что презрели они отеческий призыв Божий. И хотя все благодеяния Божии суть свидетельства Его отеческого благоволения, но преследует оно часто иную цель. Так что нечестивые напрасно хвалятся благоприятной к ним судьбой, когда благоволение это сладостно и приятно лелеет их, словно они дороги в очах Божиих.

Не разумея, что благость. Господь Своей мягкостью к нам показывает, что Он есть Тот, к Кому мы обязаны обратиться, ежели хотим себе блага, и одновременно внушает нам упование на ожидание от Него милости. Так что, если не для этой цели используем мы благодеяния Божии, то злоупотребляем ими. Хотя нельзя всегда однозначно толковать эти благодеяния: потому что* Господь, милостиво обращаясь со своими рабами и ниспосылая им земные благословения, объявляет им о Своем благоволении этими символами и одновременно приучает их искать в Нем Одном наивысшее из всех благ. И с тем же снисхождением принимая преступников закона, Он хочет благостью Своей смягчить их упорство, но, при этом, не говорит, что уже умилостивлен по отношению к ним, а скорее призывает их одуматься. Если же кто скажет, что Господь напрасно обращается к глухим, пока не затронет изнутри их сердца, отвечаю: никого нельзя в этом винить, кроме нашей испорченности. Впрочем я предпочел бы перевести употребленное Павлом слово как приводит, а не как приглашает, потому что* первое означает нечто большее. Однако разумею я здесь не насильственное приведение, а как бы привод за руку.

5) Но по упорству твоему. Когда упорствуем мы вопреки увещеваниям Господним, за этим следует нераскаянность, и те, кто не спешит образумиться, тем самым явно искушают Господа. И место сие весьма знаменательно: оно учит тому, о чем упомянул я ранее, что нечестивые не только день ото дня навлекают на себя все более суровый божественный вердикт, но и что все дары Божии, коими ныне они усердно пользуются, пойдут им во осуждение. Ибо у всех будет потребован отчет. И когда заслуженно будет вменено им тягчайшее преступление, тогда откроется, что из-за благости Божией сделались они еще хуже, хотя должны были, по крайней мере, исправиться. Итак, будем остерегаться, чтобы незаконным использованием временных благ не собрать для себя сие безрадостное сокровище.

В день гнева. Так будет дословно, но по смыслу εις ημέραν — на день. Ибо нечестивые собирают себе ныне гнев Божий, который тогда изольется (Имеет излиться) на их голову, втайне готовят для себя погибель, которая тогда станет явной. День последнего суда зовется днем гнева, поскольку касается нечестивых. Для верных же зовется он днем искупления. Так и другие посещения Господни для нечестивых всегда описываются как ужасные и грозные, а для набожных — как сладостные и приятные. Поэтому сколько раз Писание упоминает о приближении дня Господня, столько же раз велит набожным ликовать, а обращаясь к безбожным, не внушает им ничего, кроме страха и боязни. День гнева, говорит Софония (1,15), день тот — день скорби и тесноты, день бедствия и горя, день тьмы и мрака, день облака и мглы. То же самое написано и у Иоиля (2,2). А Амос даже восклицает (5:18): Горе желающим дня Господня, зачем он вам, ведь этот день Господень — тьма, а не свет. Далее Павел говорит об откровении, и, тем самым, намекает, каков будет тот день Господень, когда откроет Господь суд Свой. Ведь суды Его всегда как-то проявляются, однако полное и окончательное их явление отложено и удержано (Сохранено) до того дня. Ибо тогда откроются книги, тогда овцы будут отделены от козлищ, и пшеница от плевел.

6) Который воздаст каждому. Поелику апостол обращается здесь к ослепшим святошам, которые думают, что хорошо скрыли нечестие сердца своего, если прикрыли его видимостью напрасных дел, устанавливает он истинную праведность дел, имеющую устоять перед судом Божиим, чтобы не думали они, что для умилостивления Его достаточно одних только слов и безделушек. Далее, предложение сие не столь трудно для понимания, как обычно думают. Ибо если Господь накажет злобу отверженных праведным отмщением, то воздаст им то, что они заслужили. Наоборот, потому что* освящает Он тех, кого некогда постановил прославить, то увенчает в них также и добрые дела, но уже не по заслугам. И отсюда не следует, что, толкуя о награде, следующей за добрыми делами, апостол имеет в виду то, чего стоят они сами по себе, или какая полагается за них плата. Ибо глупо из награды выводить нечто о заслугах.

7) Тем, которые постоянством. Дословно, «терпением«, коим словом выражается нечто большее. Ибо постоянство есть там, где кто-то не устает творить благо. Во святых также требуется и терпение, коим живут они под бременем различных искушений. Ибо сатана не дает им идти к Господу легким путем, но бесчисленными препонами пытается остановить их и отклонить от правильной дороги. Говоря же, что верные, пребывая в добрых делах, ищут славы и чести, апостол не имеет в виду, что стремятся они к чему-то другому, помимо Господа, или что просят чего-то большего, чем Он сам, но лишь то, что не могут они искать Господа, если одновременно не взыщут блаженства Его небесного царства, описание которого и содержится в этих словах. Итак, смысл таков, что Господь воздаст вечной жизнью тем, которые усердием в добрых делах стремятся к бессмертию.

8) А тем, которые упорствуют. Здесь речь апостола несколько сумбурна. Во-первых, имеется разрыв в повествовании. Ибо нить его рассуждения требует, чтобы последующее присоединялось к предыдущему таким вот образом: Тем, которые постоянством в добром деле ищут славы, чести и бессмертия, Господь воздаст жизнь вечную, а упорствующим и непокорным — вечную смерть. Затем должен следовать вывод, что одним уготована слава, честь и бессмертие, а другим — гнев и скорбь. Кроме того слова: ярость, гнев, скорбь и теснота относятся к разным частям предложения. Однако же все это нисколько не искажает смысл апостольской речи, а именно смыслом мы и должны довольствоваться, читая апостольские писания. Ибо красноречию следует учиться у других авторов. Здесь же в неискусном подборе слов надобно искать духовную премудрость. Упорство означает у апостола противление, ибо Павел спорит здесь с лицемерами, которые грубыми поблажками к себе бесчестят Бога. Истина же — это просто руководство божественною волею, которая одна является светом истины. Ведь всем нечестивцам обще то, что предпочитают они скорее поработиться беззаконию, чем возложить на себя ярмо Божие. И какое бы послушание не изображали они с виду, все равно не перестают горделиво противиться слову Божию. И как насмехаются над истиной сей те, кто открыто бесчинствует, так и лицемеры не сомневаются противопоставлять ей свое собственное придуманное поклонение. Далее апостол говорит о том, что такого рода гордецы на самом деле служат нечестию, потому что* третьего здесь не дано, и все, не захотевшие покориться закону Господню, сразу же порабощаются греху. В том и состоит справедливое возмездие за глупую вседозволенность, что тяготившиеся Божиим ярмом вынуждены теперь служить греху.

Ярость и гнев. Перевести так заставил меня прямой смысл апостольских слов. Ибо по-гречески сие звучит как θύμος, каковое слово по мнению Цицерона у латинян означает ярость, а точнее — внезапное воспламенение гнева. В остальном же я следую Эразму. И, заметь, что из перечисленных четырех вещей, две последние суть как бы следствия двух первых. Ибо те, кто чувствует на себе гнев и противодействие Божие, очевидно будут ощущать скорбь и тесноту. Впрочем, потому что* мог бы он и двумя словами кратко выразить как блаженство набожных, так и погибель отверженных, то обе эти темы раскрывает он здесь более широко, чтобы действеннее внушить людям страх перед гневом Божиим и обострить их желание обрести во Христе благодать. Ибо никогда мы не убоимся как следует суда Божия, если красочное и яркое описание не представит его нашему взору. И не будем мы гореть стремлением к вечной жизни, ежели не подвигнут нас к этому многочисленные стрекала.

9) Во-первых, Иудею. Я не сомневаюсь, что здесь апостол противопоставляет иудеям язычников, ибо, кого в этом месте он зовет эллинами, немного спустя называет язычниками. Иудеи же предшествуют в этом деле постольку, поскольку прежде других получили от Бога обетования и угрозы. Апостол как бы говорит: Вот закон вселенского суда Божия, исшедший от иудеев и охвативший весь мир.

11. Ибо нет лицеприятия у Бога. Те, которые, не имея закона, согрешили, вне закона и погибнут; а те, которые под законом согрешили, по закону осудятся 13. (потому что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут).

(11. Ибо нет лицеприятия у Бога. Ибо те, которые, без закона, согрешили, без закона и погибнут; те же, которые под законом согрешили, по закону осудятся 13. (потому что не слушатели закона праведны пред Богом, но исполнители закона оправданы будут).)

11) Нет лицеприятия. До этого момента апостол влек на суд Божий всех смертных вообще (Обличал всех людей), ныне же начинает он по отдельности обличать иудеев и язычников. И одновременно учит тому, что имеющееся между ними различие не мешает и тем, и другим подлежать вечной смерти. Язычники оправдываются своим неведением. Иудеи же хвалятся законом. Поэтому апостол у одних отнимает извинение, а других лишает пустой похвальбы. Итак, имеется некое разделение людского рода на две части. Ибо иудеев Бог отделил от других. У всех же язычников одинаковое положение. Так вот, апостол учит, что различие сие не мешает тем и другим быть одинаково виновными. Впрочем, когда в Писании говорится о лицах, имеются в виду внешние обстоятельства, которые люди привыкли ценить и уважать. Поэтому, когда слышишь, что Бог нелицеприятен, разумей, что смотрит Он на чистоту сердца и внутреннюю невинность, и не привлекает Его то, что обычно ценится у людей: родословие, отечество, достоинство, богатства и тому подобное. Так что здесь приятие означает благорасположенность и причину различения между одним и другим. Если же кто начнет клеветать отсюда, что, потому-же, не существует благодатного избрания Божия, то надобно ответить, что приятие Богом людей двойственно: одно приятие — это то, которым Бог, призвав нас из ничтожества, усыновляет по Своей безвозмездной благости, хотя в природе нашей и нет ничего, что могло бы Ему понравиться; другое же приятие — то, по которому нас, уже возрожденных, принимает Он со Своими Собственными дарами, и, признав в нас образ Сына Своего, окружает всяческим благоволением.

12) Которые, не имея закона, согрешили. Как язычники, влекомые заблуждениями своего ума, низвергаются в яму погибели, так и иудеи имеют явный закон, по которому будут судиться. Ибо уже был возвещен им приговор, что проклят всякий, не исполняющий все заповеди закона. Поэтому хуже положение иудеев, которые имеют уже в законе собственное осуждение.

13) Потому что не слушатели закона. Вступление, которым апостол устраняет возможное оправдание со стороны иудеев. Поелику слышали они, что закон есть правило справедливости, то и надмевались оправдаться одним лишь его знанием. И чтобы устранить мечтания сии, говорит он, что для приобретения праведности по закону важно не слушание закона или его разумение, а совершение предписываемых дел. Как написано: Кто сотворит сие, жить будет сим. Итак, настоящее утверждение означает лишь то, что, если праведность ищется от закона, значит следует исполнять закон, ибо праведность по закону заключена в совершении дел. Те же, кто злоупотребляет этим местом для утверждения оправдания по делам, достойны осмеяния даже со стороны детей. Поэтому нелепо и неуместно вдаваться здесь в долгие рассуждения об оправдании ради опровержения столь пустой клеветы. Ибо апостол напоминает иудеям лишь о суде закона, по которому не могут они оправдаться, если не исполнят сам закон. Если они преступают его, для них уже готово проклятие. Мы не отрицаем, что в законе предписывается совершенная праведность, но потому что* все обличаются в преступлении закона, утверждаем, что следует искать иную праведность. Так что, отсюда можно доказать, что никто не оправдывается делами. Ибо если лишь те, кто исполняет закон, оправдываются по закону, значит никто вообще не оправдается, потому что никто не может исполнить закон в совершенстве.

14. Ибо когда язычники не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: 15. они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, о чем свидетельствует совесть их и мысли их, то обвиняющие, то оправдывающие одна другую: 16. В день, когда, по благовестию моему, Бог будет судить тайные дела человеков через Иисуса Христа.

(14. Ибо когда язычники не имеющие закона, по природе законное делают, то, не имея закона, они сами себе закон: 15. они показывают, что дело закона у них написано в сердцах, по одновременному свидетельству совести их и мыслей их, то обвиняющих, то оправдывающих одна другую: 16. В день, когда Бог будет судить тайные дела человеков, по благовестию моему, через Иисуса Христа.)

14) Ибо когда язычники. Теперь повторяет он доказательство предыдущего утверждения. Ибо не довольствуется тем, что осуждает нас словом и возвещает нам праведный суд Божий, но пытается доказать это доводами, чтобы еще больше побудить нас возжелать и возлюбить Иисуса Христа. Ибо доказывает он, что напрасно язычники будет твердить о неведении своем, когда самими делами показывают, что имеется у них некое правило справедливости. Ибо никакой народ еще не утратил настолько человеческого разумения, чтобы не соблюдать вообще никакие законы. Итак, потому что* все народы добровольно и без всякого увещевания склонны создавать для себя законы, отсюда, без сомнения, следует, что некие понятия о справедливости и правоте, кои эллины зовут προληψεις, по природе врождены человеческой душе. Итак, и без закона имеют они закон, поскольку, не имея написанного закона Моисея, не лишены, однако, понятия о праведном и справедливом. Ибо иначе не могли бы они различить между пороком и добродетелью, из коих один сдерживают карами, а другую восхваляют и чтят, поощряемую различными наградами. Поэтому апостол написанному закону противопоставляет природу, полагая, что язычникам просиял некий природный свет справедливости, заменяющий собой иудейский закон, так что сами они стали для себя законом.

15) Они показывают, что дело закона написано. То есть, они свидетельствуют, что способность различать и судить написана у них в сердцах, коей различают они между справедливым и беззаконным, достойным и презренным. Ибо он имеет в виду не то, что воле их присуще желать и усердно стремиться к справедливости, но лишь то, что они настолько побеждаются силой истины, что не могут ее не одобрять. Ибо почему учреждают они религию, если не потому, что считают справедливым почтить Бога? Почему стыдно им блудить и красть, если не потому, что считают злом и то, и другое? Итак, не к месту заключать отсюда о силе нашей воли, словно бы Павел сказал, что соблюдение закона находится в нашей власти. Ибо не о силе исполнять закон говорит он ныне, а о знании закона. И сердце упоминает он не как вместилище чувств, а как вместилище разума, что и сказано в другом месте: Не дал тебе Господь сердце к разумению. А также: Глупцы и медлительные сердцем к вере. Кроме того, отсюда следует заключать не то, что людям присуще совершенное знание закона, но только то, что в их разуме посеяны некие семена справедливости. И они таковы, что все народы устанавливают у себя ту или иную религию, наказывают по закону прелюбодеяние, воровство и человекоубийство, восхваляют же верность слову в сделках и договорах. Ибо так свидетельствуют они, что не сокрыта от них необходимость богопочитания, что прелюбодеяние и убийство — зло, что испытанность достойна похвалы. И неважно, каким воображают они себе Бога, или сколько выдумывают богов. Достаточно, что знают они: Бог есть, и Ему следует служить и поклоняться. Неважно, позволяют ли они себе вожделение чужой жены или собственности, или какой-либо чужой вещи, потворствуют ли гневу или злобе. Ведь знают они, что, если делать сие является злом, то и вожделеть сие также не должно.

О чем свидетельствуют совесть и мысли. Апостол не мог повлиять на них больше, нежели сославшись на собственное свидетельство их совести, заменяющей тысячу свидетелей. Осознанием своих благодеяний люди поддерживаются и утешаются, сознавая же, что сотворили зло, мучаются и терзаются. Откуда следующие народные поговорки: добрая совесть как обширнейший театр, злая же — худший палач и хуже любых фурий мучает нечестивых. Итак, имеется некое природное разумение закона, кое одно считает благим и полезным, а другое — порочным и злым. Заметь же, как искусно описывает апостол совесть, говоря, что нам приходят на ум различные доводы, коими и защищаем то, что сделано правильно, и наоборот, виним себя в том, что совершили недостойно. Основания же для обвинения и защиты он относит ко дню Господнему вовсе не потому, что возникнут они только тогда (ведь и ныне они действенны и исполняют свое служение), а потому, что только тогда станут они настолько явными, что никто не сможет их презреть или отвергнуть. Говоря же «в день», имеет в виду «ко дню», как и прежде.

16) когда ... Бог будет судить тайное человеков. Эти слова лучше всего дают нам понять идею суда. Чтобы те, кто охотно скрывает гнусность свою как бы в потаенных местах, знали, что эти внутренние и ныне полностью сокрытые в тайниках сердца помышления тогда будут выведены на свет. О чем говорит и в другом месте (1Кор 4:5), желая показать коринфянам, сколь ничтожен человеческий суд, опирающийся на внешнюю личину. Итак, повелевает он ожидать пришествия Господня, Который просветит мглу и выведет на свет сокровенное человеческого сердца. Когда же мы об этом слышим, то увещеваемся, что должны стремиться к искренности сердца, ежели воистину хотим угодить нашему судии. Добавляет же «по благовествованию моему», означая, тем самым, что провозглашает учение, коему соответствуют и природные человеческие понятия. А (Что же) благовествование называет своим по причине своего служения. Ибо Одному Богу принадлежит власть издавать Евангелие, апостолам же поручено лишь его провозглашение. Впрочем неудивительно, ежели часть Евангелия зовется возвещением (Возвещением) будущего суда. Ибо, ежели последствия того, что обещается, отложены до полного откровения небесного царствия, необходимо, чтобы все это было связано с последним судом. Затем, нельзя проповедывать Христа кроме как одним в воскресение, а другим в погибель. Слова же «через Иисуса Христа», хотя другим кажется иначе, я отношу к самому суду, в том смысле, что Господь будет судить через Христа. Ибо Он поставлен Отцом судией живых и мертвых, что апостолы всегда помещают среди основных положений Евангелия. Только так предложение будет законченным, а иначе оно оказывается прерванным.

17. Вот, ты называешься Иудеем, и успокаиваешь себя законом и хвалишься Богом, 18 и знаешь волю Его, и разумеешь лучшее, научаясь из закона, 19 и уверен о себе, что ты путеводитель слепых, свет для находящихся во тьме, 20 наставник невежд, учитель младенцев, имеющий в законе образец ведения и истины: 21 как же ты, уча других, не учишь себя самого? Проповедуя не красть, крадешь? Говоря: «не прелюбодействуй», прелюбодействуешь? Гнушаясь идолов, святотатствуешь? Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога? Ибо ради вас, как написано, имя Божие хулится у язычников.

(17. Вот, ты называешься Иудеем, и успокаиваешься в законе и хвалишься Богом, 18 и знаешь волю, и разумеешь лучшее, наученный законом, 19 и уверен о себе, что ты путеводитель слепых, свет для находящихся во тьме, 20 наставник невежд, учитель неопытных, имеющий форму ведения и истины в законе: 21 Итак, ты, который учишь других, не учишь себя самого. Проповедуя не красть, крадешь? Говоря: «не прелюбодействуй», прелюбодействуешь? Гнушаясь идолов, святотатствуешь? Хвалишься законом, а Бога преступлением закона бесчестишь? Ибо Имя Божие ради вас хулится у язычников, как и написано.)

17) Вот, ты называешься Иудеем. В отдельных древних кодексах (В других) написано ει δέ, «если правда, что». И если бы это чтение было принято (Если бы так было написано в наших кодексах), это показалось бы мне более подходящим. Однако поскольку большее число кодексов противоречит этому чтению, и смысл от этого не ухудшается, я удержу старый перевод. Особенно потому что* одно слово читается легче, чем несколько слов. Итак, исследовав положение язычников, апостол возвращается к иудеям. И чтобы еще сильнее ниспровергнуть их тщеславие, приписывает им все, чем они гордились и надмевались (Все имеющиеся у нас кодексы этому противоречат). А затем показывает, что все это не достаточно для истинной славы и, даже больше, служит к их укоризне. Под иудеями разумеет он все привилегии данного народа, кои ложно выводились из закона и пророческих писаний. Итак, имеет он в виду всех израильтян, которые тогда повсеместно звались иудеями. Когда именно возникло данное наименование неизвестно, кроме того, что распространилось оно после рассеяния. Иосиф в одиннадцатой книге Древностей, говорит, что имя это взято от Иуды Маккавея, стараниями которого свобода и достоинство народа, некогда почти полностью попранные, неожиданно стали оживать. Хотя я и считаю данное мнение вероятным, но, если кому-то оно не понравится, выскажу и другое возможное предположение. Мне кажется весьма правдоподобным, что, пораженные и рассеянные столькими бедами, евреи не смогли сохранить должное различие между коленами. Ибо в то время не могло быть переписи населения. И не имелось гражданского устройства, необходимого для сохранения такого порядка. Так что, жили они в рассеянии, и угнетаемые невзгодами стали менее внимательны к своему родству. И даже если в этом ты со мной не согласишься, все равно не будешь отрицать, что опасность сия угрожала им вследствие общего беспорядка. Итак, ежели хотели они позаботиться о будущем или смягчить уже наступившее зло, то, думаю, все одновременно стали относить себя к тому колену, в котором дольше всего пребывала чистота богопоклонения, которое превосходило других особыми правами, и из которого ожидался грядущий Искупитель. Ведь помощь в наихудших обстоятельствах заключается в том, чтобы утешаться ожиданием Мессии. Как бы то ни было, называясь иудеями, объявляли они себя наследниками завета, который Господь заключил с Авраамом и семенем его.

И успокаиваешь себя законом, и хвалишься Богом. Апостол не имеет в виду, что они успокаивались исполнением закона, как бы обратившись к его усердному соблюдению. Но скорее упрекает их за то, что, не думая, для какой цели был дан закон, и пренебрегши его исполнением, надмевались они лишь тем, что были уверены (Превозносились): к ним одним обращены речения Божии. И так же хвалились они Богом. Не так, как заповедует (Требует) Он Сам через пророка, чтобы, смирившись в себе, искали мы славу в Нем Одном. Но без какого-либо знания благости Божией и, будучи опустошенными изнутри, делали они Бога своим по причине пустого тщеславия, как бы выдавая себя за Его народ. Итак, сие было не хвалением сердца, а пустым притязанием языка.

18) Знаешь волю Его и разумеешь лучшее. Здесь апостол допускает, что они разумеют волю Божию и одобряют то полезное, чему научились из закона. Однако же одобрение бывает двояким. Одно относится к выбору, когда мы принимаем то, что сочли за благо, а другое — к суждению, коим только отличаем благо от зла, но никак не стремимся ему следовать. Итак, иудеи были наставлены в законе таким образом, что могли выносить суждение о нравах. Однако не заботились они вести в согласии с этим свою жизнь. Когда же Павел выявляет их лицемерие, дозволительно заключить от противного (только бы суждение исходило из подлинного уразумения), что лишь там полезное одобряется как должно, где слушаются повелений Божиих. Ибо воля Его, явленная в законе, поставляется здесь начальником и учителем всякого истинного одобрения.

19) И уверен о себе. Апостол приписывает им даже больше. Они, по словам его, имеют не только то, что достаточно для их же пользы, но и то, откуда могли бы обогатить остальных. Таково, допускает апостол, обилие их учености, что и на других способно оно излиться.

20) Следующую фразу «имеющий форму ведения» я считаю указывающей на причину, и ее надобно читать так: из-за того, что имеешь ты форму ведения. Ибо потому и провозгласили они себя учителями других, чтобы другие думали, будто содержат они в сердце своем все тайны закона. Слово же «форма» означает здесь образец, а не τύπον, поскольку у Павла стоит μορφωσιν. Однако я думаю, что он хотел обозначить здесь внешнюю славу (Достопримечательность учения) учения, которая попросту зовется видимостью. И, конечно же, пусты были те знания, коими они кичились. Впрочем Павел, косвенно намекая на порочное злоупотребление законом, с другой стороны дает понять и то, что из закона проистекает твердое знание ради утверждения незыблемости истины.

21) Как же ты, уча другого. Хотя перечисляемые им до сих пор притязания иудеев были таковы, что заслуженно могли бы украсить их, если бы присутствовала в них подлинная красота, однако, потому что* дарования, за ними скрывающиеся, были посредственны, кои и у нечестивых бывают, извращаясь при порочном злоупотреблении, их, оказывается, никак не достаточно для твердой славы. Однако Павел, не удовлетворившись опровержением и высмеиванием их тщеславия, обращает им в позор и собственную самоуверенность. Ибо достоин немалых попреков тот, кто славные и выдающиеся дары Божии не только делает бесполезными, но и сквернит своей испорченностью. И превратен тот советчик, который, не посоветовав сначала себе, заботится лишь о поучении других. Итак, то, откуда они хотели поиметь славу, обратилось им же в поношение.

Проповедуя не красть. Кажется апостол здесь намекает на место из пятидесятого псалма (ст.16). Нечестивому Бог сказал: Для чего возвещаешь повеления Мои и говоришь о завете Моем устами своими? Сам же ты возненавидел поучение и бросил себе за спину слова Мои. Если видел вора, следовал за ним. И с прелюбодеями доля твоя. И как упрек этот некогда полагался иудеям за то, что, надмеваясь простым знанием закона, жили они не лучше, чем если бы вовсе были его лишены, так и нам следует опасаться его заслужить. И действительно, упрек этот относится ко многим, кто кичится редким познанием Евангелия, но при этом, словно бы Евангелие не было правилом жизни, предается всякого рода мерзостям. Итак, если не хотим мы насмехаться над Господом, будем помнить, каковой суд прилежит подобным говорунам, треплющим слово Божие в пустой болтовне.

22) Гнушаясь идолов. Со знанием присовокупляет он к идолопоклонству святотатство, как относящееся к тому же роду. Ибо святотатство — это попросту профанация божественного величия, что не было сокрыто и от языческих поэтов. Поэтому Овидий в Метаморфозах, 3 (Скорее IV, 22) называет святотатцем Ликурга вследствие его пренебрежения святынями Вакха, и в Хрониках называет святотатственными руки, осквернившие величие Венеры (Ср. также 3, 700.). Но потому что* язычники приписывали величие своих богов идолам, то называли они святотатством и то, когда кто-либо похищал нечто, посвященное храмам, в коих по их мнению и пребывала истинная религия. Так и сегодня, где вместо слова Божия царит суеверие, под святотатством признают не иное что, как расхищение храмовых богатств. Когда Бог почитается через идолов, религия состоит лишь в роскоши и внешней славе. Итак, во-первых мы научаемся здесь тому, что, исполнив некую часть закона, нам не следует хвалиться, презрев все остальное. Во-вторых, тому, что не стоит до такой степени хвалиться устранением внешнего идолопоклонства, чтобы не заботиться между тем и об искоренении внутреннего нечестия.

23) Хвалишься законом, а преступлением закона бесчестишь Бога. Хотя всякий преступник закона бесчестит Бога (потому что* все рождены для того, чтобы почитать Его в праведности и святости), однако же справедливо вменяет апостол сию вину прежде всего иудеям. Ибо, потому что* возвещали они, что Бог — их законодатель, но никак не заботились при этом жить по данному Им правилу, то, тем самым, показывали, что не волнует их величие их же Бога, столь легко подвергаемое у них презрению. Так же и ныне бесчестят Христа, преступая Его Евангелие, те, кто праздно болтает об учении, попирая, между тем, это учение распущенным и развратным образом жизни.

24) Ибо ради вас ... имя Божие. Я считаю, что свидетельство сие взято скорее у Иезекииля:36:23, чем из Исаии, ибо у Исаии не встречается упреков, адресованных народу, коими переполнен текст Иезекииля. Некоторые же думают, что здесь имеется аргументация от меньшего к большему, и смысл таков: Если пророк не без причины попрекал иудеев того времени, что из-за их пленения слава и сила Божия поносилась среди язычников, как будто Он не смог сохранить народ, взятый Им под защиту; то, тем более, позором и бесчестием для Бога должны быть вы, из-за злых нравов которых хулится Его религия. И хотя я не отвергаю такого мнения, все же предпочел бы более простое, как если бы апостол сказал: Мы видим, что всякое поношение, адресованное израильтянам, падает на имя Божие, потому что* называясь народом Божиим, носили они Его имя словно высеченным на своих лбах. Поэтому Бог с необходимостью бесславится среди людей из-за нечестия тех, на ком нарек Свое имя. Весьма же постыдно для тех, кто заимствовал у Бога свою славу, навлекать на Его же священное имя клеймо позора. Ибо Он заслуживал, по крайней мере, иного воздаяния.

25. Обрезание полезно, если исполняется закон; а если ты преступник закона, то обрезание твое стало необрезанием. 26. Итак, если необрезанный соблюдает постановления закона, то его необрезание не вменится ли ему в обрезание? 27. И необрезанный по природе исполняющий закон, не осудит ли тебя, преступника закона при Писании и обрезании? 28. Ибо не тот Иудей, кто таков по наружности, и не то обрезание, которое наружно, на плоти;29. но тот Иудей, кто внутренне таков, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве: ему и похвала не от людей, но от Бога.

(25. Обрезание полезно, если исполняется закон. Если же ты преступник закона, то обрезание твое обратилось в необрезание. 26. Итак, если необрезание соблюдет постановления закона, то его необрезание не вменится ли ему в обрезание? 27. И не будет ли судить необрезание по природе (если исполнит закон) тебя, который через букву и обрезание преступник закона? 28. Ибо не тот, кто по наружности Иудей, является Иудеем, и не то обрезание, которое наружно, на плоти, является обрезанием; 29. Но, кто внутренне Иудей, и то обрезание, которое в сердце, по духу, а не по букве: ему и похвала не от людей, но от Бога.)

25) Обрезание полезно. Упреждая, разрушает он то, что иудеи могли привести в свое оправдание, ибо если обрезание есть символ завета Божия, коим Господь отобрал для стада своего Авраама и его семя, то, казалось бы, не напрасно хвалились иудеи. Но, потому что*, упустив истинное значение сего символа, прилепились они к его внешнему виду, апостол говорит, что у них нет причин присваивать себе нечто от одного лишь знака. Истина обрезания содержится в духовном обетовании, требующем веры. Но иудеи пренебрегли и тем, и другим: как обетованием, так и верой. Итак, глупым было их упование. Поэтому апостол прежде всего говорит здесь об особом употреблении обрезания, приспосабливая свою речь к их грубым воззрениям, так же, как поступает он и по отношению к Галатам. И сие надобно отметить особо. Ибо, если бы рассуждал он обо всей природе и обо всем смысле обрезания, то вышел бы абсурд, ведь он нигде не упомянул о благодати его и благодатном обетовании. Однако и в том, и в другом месте говорит он в соответствии с обстоятельствами отстаиваемого им дела. Поэтому он и затрагивает лишь ту сторону обрезания, о которой велся тогда спор. Некоторые думали, что обрезание есть дело, способное приготовить человека к праведности. Итак, отвечая на это мнение, апостол говорит, что, если обрезание рассматривать как дело, то условия его таковы, что обрезанный должен представить себя целомудренным и совершенным чтителем Бога, так что, рассматриваемое как дело, обрезание состоит в совершенной жизни. Так следует говорить и о нашем крещении. Ежели кто считает себя оправданным, уповая на одну крещальную воду, словно бы этим делом сделал себя святым, то следует указать на цель крещения, а именно, что Господь через него призывает нас к святости жизни. Здесь мы умалчиваем о благодати и обетовании, о котором свидетельствует и которое запечатлевает для нас крещение, ибо спор мы ведем с теми, кто, довольствуясь одной лишь тенью крещения, не размышляя над тем, что в нем действительно важно.

И заметь у Павла следующее: когда говорит он о внешних знаках, данных верующим, и не ведет при этом никакого спора, то неизменно связывает их с действенностью обетований. Там же, где обращается к неопытным и превратным толкователям символов, то, не упоминая о собственной и подлинной природе этих символов, сразу направляет свое перо против их превратного разумения. Кроме того, многие, видя, что Павел из всех дел закона приводит прежде всего обрезание, думают, что он упраздняет лишь обрядовую праведность. Однако дело обстоит совершенно иначе. Ибо всегда происходит так, что дерзающие возносить заслуги свои перед праведностью Божией надмеваются больше внешними обрядами, чем истинной святостью. Ведь всякий серьезно затронутый страхом Божиим никогда не дерзнет вознести взор к небесам, и чем больше стремится он к истинной праведности, тем лучше осознает, насколько от нее далек. Потому неудивительно, что фарисеи, заменившие святость внешней показухой, столь легко льстили своей гордыне. Так что Павел, ранее не оставив иудеям ничего, кроме жалкой уловки считаться оправданным через обрезание, теперь показывает никчемность и этой бутафории.

26) Итак, если необрезанный. Здесь содержится серьезнейший аргумент. Ведь все, что [служит какой-либо цели], ниже своей цели и для нее предназначено. Но обрезание нацелено на закон, следовательно, оно должно быть ниже закона. Итак, важнее соблюдать закон, чем иметь обрезание, установленное ради сего соблюдения. Откуда явствует, что необрезанный, если только он соблюдает закон, далеко превзошел иудея, преступника закона с его бесплодным и никчемным обрезанием. Поэтому, даже если и осквернен он по природе, освящается через соблюдение закона, так что необрезание его вменяется как обрезание. Слово же «необрезание» во втором случае употребляется в собственном смысле, а в первом — в переносном, как вещь вместо лица. Далее, никому не следует думать о том, каких именно почитателей закона имел в виду Павел, потому что* таковых вовсе нельзя обнаружить. Ибо он просто сделал такое вот предположение: если вдруг обнаружится какой-либо язычник, соблюдающий закон, то в его необрезании будет больше праведности, чем у иудеев было обрезания без праведности. Итак, то, что следует за этим: тот, кто по природе не обрезан, будет судить обрезанного, я отношу не к конкретным лицам, а рассматриваю просто как пояснение. Подобным же образом говорится: Царица юга придет. А также: Мужи ниневитские восстанут на суд. Ибо слова Павла внушают нам следующий смысл: Язычник будет судить тебя, блюститель закона — нарушителя закона, несмотря на то, что он — необрезанный, а ты наделен плотским обрезанием.

27) При Писании и обрезании (через букву и обрезание). Здесь имеется в виду буквальное обрезание. Апостол считает, что они нарушили закон не потому, что имеют буквальное обрезание, а потому, что не имеют наряду с этим внешним знаком также и духовного богопочитания, то есть благочестия, праведности, суда и истины, которые, являясь основным содержанием закона, не перестают ими попираться.

28) Ибо не тот Иудей. Смысл следующий: истинный иудей должен считаться таковым не по плотскому происхождению, и не по внешнему исповеданию или знаку: также и обрезание, делающее человека иудеем, состоит не только во внешнем символе, но и то, и другое является внутренним свойством. То же, что добавляет он об истинном обрезании, взято из многочисленных мест Писания и из общего смысла его учения, ибо народу повсеместно повелевается обрезать свое сердце, и Господь Сам обещает исполнить это предприятие. Ведь необрезание устраняется не как незначительная порча отдельной части, но как порча всей природы. Итак, обрезание есть умерщвление всей плоти. То же, что апостол добавляет потом: которое не по букве, а по духу, я понимаю так: буквой зовет он здесь внешнее соблюдение закона не сопровождаемое благочестием, а духом — цель всякого обряда, являющуюся духовной. Ибо, потому что* все скопление обрядов и символов зависит от того, какой цели оно служит, по устранении этой цели остается голая буква, сама по себе бесполезная. Вот в чем заключается смысл апостольских слов: везде, где звучит глас Божий, все Им заповедуемое, если не принято оно людьми с искренним сердцем, остается лишь буквою, то есть бездушным писанием. Если же повеления эти проникают в душу, то преобразуются неким образом в дух. И здесь имеется намек на различие ветхого и нового заветов, подмеченное Иеремией в главе 31:33, где Господь возвещает, что завет Его пребудет незыблемым и утвержденным после того, как начертается он в людских душах. То же самое имеет в виду и Павел (2Кор 3:6), когда, сравнивая закон с Евангелием, первый зовет буквою — не только мертвой, но и убивающей, — второе же обозначает духом. Далее, дважды глупы те, кто из буквы черпает подлинный смысл, а из духа — лишь аллегории.

29) Ему и похвала не от людей. Поелику очи людей смотрят лишь на внешнюю видимость, апостол и отрицает достаточность того, что одобряется людским мнением, которое часто обманывается внешним блеском. Ведь надобно угодить очам Божиим, для которых не сокрыты даже тайники сердца. Итак, призывает он на суд Божий лицемеров, обманывающих себя ложными убеждениями.