1 послание Коринфянам | 3 глава

БЕСЕДА 8

«И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими, как с младенцами во Христе. Я питал вас молоком, а не [твердою] пищею, ибо вы были еще не в силах, да и теперь не в силах, потому что вы еще плотские» (1 Кор. 3:1‑3).

Может быть плотским и тот, кто совершает знамения. — Никогда не нужно отчаиваться в спасении.

1. Обличив внешнюю (языческую) мудрость и низложив всю происходящую от нее гордость, апостол переходит к другому предмету. Они (коринфяне) могли сказать: если бы мы проповедовали учение Платона, или Пифагора, или другого какого‑либо философа, то ты справедливо мог бы так много говорить против нас; если же мы проповедуем о предметах духовных, то для чего ты опровергаешь внешнюю мудрость? Как он на это отвечает — послушай: «И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными». Если бы вы, говорит, были даже совершенны в предметах духовных, то и тогда не надлежало бы вам превозноситься, так как вы проповедуете не свое, не то, до чего вы сами достигли; а теперь вы и этого не знаете, как должно знать; вы только еще ученики, и притом последние из всех. Потому, если вы гордитесь внешней мудростью, то она, как уже и доказано, не только не значит ничего, но и препятствует нам в познании предметов духовных; если же гордитесь духовным (знанием), то и в этом вы еще весьма несовершенны и стоите между последними. Потому, говорит, «И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными». Не сказал: я не говорил, — чтобы не подумали, что это происходило от зависти, но низлагает их высокомерие двояким образом: во‑первых, тем, что они не знают предметов духовных совершенно, и во‑вторых, тем, что они сами причиною этого незнания; к этому присовокупляет, в‑третьих, что они и теперь еще не могут (знать их). Если они не могли — вначале, то это, может быть, зависело от сущности самых предметов, хотя и такого оправдания, как он доказал, представить они не могут: не потому, говорит, они не приняли высоких истин, что не могли принять, а потому, что они плотяны. Впрочем, вначале это было еще не так предосудительно; а не достигнуть знания предметов совершенных в течение столь долгого времени — это уже знак крайней беспечности. В том же апостол обличает и евреев, но не с такой силой. Те, говорит он, были такими по причине прискорбных обстоятельств, а эти по своим порочным наклонностям; но то и другое не одно и то же. Тем он говорит такие же истины для назидания, а этим — для их возбуждения; этим говорит: «вы и теперь не в силах», а тем: «посему, оставив начатки учения Христова, поспешим к совершенству»; и еще: «мы надеемся, что вы в лучшем [состоянии] и держитесь спасения, хотя и говорим так» (Евр. 6:1, 9). Но как он называет плотскими людей, которые получили столько (даров) Духа и которых он в начале послания превозносил такими похвалами? Точно также, как были плотскими те, которым говорит Господь: «отойдите от Меня, не знаю вас, делающие беззаконие» (Мф. 7:23), хотя они изгоняли бесов, воскрешали мертвых и изрекали пророчества. Следовательно, и тот, кто совершал знамения, может быть плотским. Так Бог действовал и чрез Валаама, открывал будущее и фараону и Навуходоносору, и Каиафа пророчествовал, сам не зная, что говорил, и другие некоторые изгоняли бесов Его именем, хотя сами не были с Ним, — потому что все это бывает не для совершающих, а для других. Часто это совершалось и чрез недостойных. И удивительно ли, что это бывает чрез людей недостойных для других, если и чрез святых (Бог действует для других)? Так Павел говорит: «Павел ли, или Аполлос, или Кифа, или жизнь, или смерть, — все ваше» (1 Кор. 3:22); и еще: «Он поставил одних Апостолами, других пророками, иных пастырями и учителями, к совершению святых, на дело служения» (Еф. 4:11‑12). Если бы этого не было, то все беспрепятственно впадали бы в погибель. Случается, что начальники бывают злы и невоздержны, а подчиненные добры и воздержны, миряне живут благочестиво, а священники порочно; и если бы благодать всегда искала достойных, то не было бы ни крещения, ни совершения тела Христова, ни приношений. Но теперь Бог действует и чрез недостойных, и благодать крещения нисколько не терпит вреда от жизни священника; иначе и приемлющий терпел бы вред. Хотя это бывает редко, однако бывает. Говорю это для того, чтобы кто‑нибудь из предстоящих, наблюдая за жизнью священника, не соблазнялся касательно совершаемых им таинств. Человек ничего не привносит в них от себя, но все — дело силы Божией; Бог действует на вас в таинствах. «И я не мог говорить с вами, братия, как с духовными, но как с плотскими. Я питал вас молоком, а не [твердою] пищею, ибо вы были еще не в силах». Чтобы не подумали, что он из честолюбия сказал вышеприведенные слова: «но духовный судит о всем», и еще: «о нем судить никто не может», и еще: «мы имеем ум Христов», и чтобы низложить гордость их, Павел, смотри, что говорит: я не потому, говорит, умалчивал, чтобы не мог сказать вам ничего больше, но потому, что вы «плотские. И теперь не в силах» Но ниже еще можете ныне.

2. Почему апостол не сказал: не хотите, но: не можете? Последнее он поставил вместо первого, так как они не могли потому, что не хотели, а это и служит для них обвинением, для учителя же оправданием. Если бы они не могли по природе, то можно было бы извинить их; но так как они не могли по своей воле, то им нет прощения. Далее он высказывает и признак, почему они плотские: «ибо если между вами зависть, споры и разногласия, то не плотские ли вы? и не по человеческому ли [обычаю] поступаете?» (ст. 3). Он мог бы укорять их и в прелюбодеянии и в невоздержании, но особенно указывает на тот грех, который теперь старается искоренить. Если же зависть делает плотскими, то всем нам должно возрыдать, облечься во вретище и посыпать пеплом. Кто в самом деле чист от этой страсти, если только могу по себе заключать о других? Если зависть делает плотскими и препятствует быть духовными даже таким людям, которые пророчествовали и совершали другие чудные дела, то что будет с нами, которые и не имеем такой благодати и предаемся не только этому, но и другим важнейшим грехам? Отсюда мы научаемся, как справедливо сказал Христос, что «делающий злое не идет к свету» (Ин. 3:20), что нечистая жизнь препятствует познанию высоких истин, не позволяя разуму проявлять свою мыслительность. Как невозможно, чтобы заблуждающийся, но живущий хорошо, навсегда остался в заблуждении, так, напротив, ведущему жизнь порочную не легко возвыситься до познания наших догматов; но должно очиститься от всех страстей желающему постигнуть истину. Кто очистится от них, тот избавится и от заблуждения и познает истину. Не думай, что для этого тебе довольно только не быть корыстолюбивым и не прелюбодействовать; нет, кто ищет истины, в том должны соединиться все добродетели. Потому и говорит Петр: «истинно познаю, что Бог нелицеприятен, но во всяком народе боящийся Его и поступающий по правде приятен Ему», т. е. такого человека Бог призывает и привлекает к истине (Деян. 10:34‑35). Павел не был ли ревностнее всех в гонении и преследовании (верующих)? Но так как он проводил жизнь безукоризненную и поступал так не по страсти человеческой, то и был принят и превзошел всех. Если же кто скажет: почему такой‑то язычник, добрый, милостивый и человеколюбивый остается в заблуждении? — на это я отвечаю: потому, что он имеет другую страсть, тщеславие, или душевную леность, или нерадение о собственном спасении, и думает, что все с ним бывает просто и случайно. Делающим правду Павел называет того, кто во всем безупречен по правде, предписанной законом (Флп. 3:6), и (в другом месте говорит): «благодарю Бога, Которому служу от прародителей с чистою совестью» (2 Тим. 1:3). Но почему, скажешь, люди нечистые удостоились слышать проповедь? Потому, что они сами желали того и усердно желали. Бог привлекает к Себе и заблуждающихся, если они очищают себя от страстей; не отвергает и тех, которые сами приходят к Нему. Так многие из предков наших приняли благочестие. «Ибо если между вами зависть и споры». Здесь он обращается к подчиненным; в предыдущих словах он обличал начальников и говорил, что мудрость красноречия не имеет никакого достоинства, а теперь обличает подчиненных и говорит: «ибо когда один говорит: "я Павлов", а другой: "я Аполлосов", то не плотские ли вы?» (1 Кор. 3:4)? Показывает, что это не только не принесло им никакой пользы, или приобретения, но и воспрепятствовало получению высшего. Это именно произвела зависть; зависть сделала их плотскими; а когда они сделались плотскими, то помешала слушать о высших предметах. «Кто Павел, кто Аполлос?» (ст. 5). Объяснив и доказав свою мысль, он уже открыто приступает к обличению, и поставляет свое имя, чтобы смягчить суровость речи и не оскорбить их своими словами. Ведь если Павел — ничто, и не огорчается этим, то тем более они не должны огорчаться. Так он успокаивает их двояким образом: и представляя в пример самого себя, и их не лишая всего, как ничего не сделавших; он уступает им нечто, хотя и немногое, а именно, сказав: «Кто Павел, кто Аполлос?», присовокупляет: «они только служители, через которых вы уверовали». Это, конечно, само по себе важно и достойно великих наград, но в сравнении с первообразом и источником благ — ничто, потому что не тот благодетель, кто служит при раздаянии благ, а тот, кто сообщает и дарует их. Не сказал: благовестники, но: служители, что означает более. Они не просто благовествовали, но и служили нам; первое требует слова, а последнее заключает в себе и дело. Если и Христос — только служитель благ, а не сам виновник и источник их, — что свойственно Ему, как Сыну, — то ясно, как надобно судить об этом деле.

3. В каком же смысле апостол называет Христа «служителем для обрезанных» (Рим. 15:8)? Там он говорит о домостроительстве Его по плоти и не в том смысле, в каком мы теперь говорим; там под словом служитель разумеется исполнитель, а не то, что Он не от Себя самого сообщает блага. Не сказал: приведшие вас к вере, но: «через которых вы уверовали», чтобы опять и верующим воздать должное и показать, кто — служители. Если же (учители) служили другим, то могут ли они присвоять себе какие‑либо достоинства? Впрочем, заметь, он нигде не осуждает их как присвояющих себе, но говорит против приписывающих им это; причина разделения заключалась в народе, так что если бы он не производил смятения, то и те перестали бы. Таким образом апостол поступил вдвойне мудро: искоренил грех там, где следовало, и в других не возбудил к себе негодования и не подал им повода к словопрениям. «Поскольку каждому дал Господь». И это малое дело зависело не от них самих, а от Бога, даровавшего им. Но неужели мы, могли бы они сказать, не должны любить служащих нам? Так, говорит он, но надобно знать, до какой степени; дело их не от них самих, а от Бога, даровавшего им: «Я насадил, Аполлос поливал, но возрастил Бог» (1 Кор. 3:6), т. е. я первый посеял слово; а чтобы семена не засохли от искушений, Аполлос прибавил нечто с своей стороны; но все было делом Божиим. «Посему и насаждающий и поливающий есть ничто, а [все] Бог возращающий» (ст. 7). Видишь ли, как он смягчает речь свою, чтобы они не ожесточились, если бы он сказал: кто такой‑то и такой‑то? То и другое неприятно, т. е. сказать ли: кто такой‑то и такой‑то, или сказать: «и насаждающий и поливающий есть ничто». Чем же он смягчает эти слова? Тем, что принимает уничижение на свое лицо: «кто Павел, кто Аполлос?», и тем, что все относит к Богу, даровавшему все: сказав, что он насадил и что насаждающий есть ничто, присовокупляет: «но возращающий Бог». Не останавливается и на этом, но для той же цели присовокупляет еще следующее: «насаждающий же и поливающий суть одно» (ст. 8). Вместе с тем он этим внушает, чтобы они не превозносились друг пред другом. Одно называет их в том отношении, что они ничего не могут без возращающего Бога. Этими словами он не дозволяет и много трудившимся превозноситься пред теми, которые совершили менее, и последним завидовать первым. Но чтобы не подать повода к нерадению той мыслью, что все, и много и мало трудящиеся, суть одно, он далее, смотри, как предупреждает это: «но каждый», говорит, «получит свою награду по своему труду». Как бы так говорит: не бойся, когда я говорю, что они суть одно; они одно по отношению к делу Божию, но не одно по трудам своим, а «каждый получит свою награду». Внушив то, что хотел, он потом еще более смягчает речь и с любовью говорит им приятное столько, сколько можно. «Ибо мы соработники у Бога, [а] вы Божия нива, Божие строение» (ст. 9). Видишь ли, как он и им (учителям) приписывает не малое дело, доказав наперед, что все принадлежит Богу? Он всегда увещевал повиноваться предстоятелям; потому не слишком уничижает и учителей. «Вы Божия нива». Сказав: «я насадил», он продолжает метафору. Если же вы — Божия нива, то вам следует носить имя не возделывающих, но Божие, так как нива называется именем не земледельца, а господина ее. «Вы Божие строение». Также и строение принадлежит не строителю, а господину. Если же вы — строение, то вам не должно распадаться на части; иначе не будет и строения. Если вы — нива, то вам не должно разделяться, но ограждаться одним оплотом единомыслия. «Я, по данной мне от Бога благодати, как мудрый строитель, положил основание» (ст. 10). Здесь, называя себя мудрым, он не превозносит самого себя, но представляет им пример и показывает, что мудрому свойственно полагать одно основание. И, смотри, как он и здесь соблюдает скромность. Назвав себя мудрым, он не приписал этого себе, но наперед всего себя предал Богу, и тогда уже так назвал себя: по благодати, говорит, Божией, данной мне. Вместе с тем он внушает, что все — Божие, и что благодать в том особенно и состоит, чтобы не разделяться, но утверждаться на одном основании. «А другой строит на [нем]; но каждый смотри, как строит». Здесь, мне кажется, он обращает их к подвигам в жизни, после того, как соединил их и сделал единым. «Ибо никто не может положить другого основания, кроме положенного, которое есть Иисус Христос» (ст. 11). Не может, пока он (истинный) строитель; а если положит, то он уже и не строитель.

4. Видишь, как он доказывает предложенную мысль и общежитейскими соображениями. Слова его означают следующее: я возвестил Христа, дал вам основание; смотрите, как вы строите на нем, не с тщеславием ли, не с целью ли — отклонять от Него учеников и привлекать к людям? Не будем же увлекаться ересями: «никто не может положить другого основания, кроме положенного». Будем строить на этом основании и держаться на нем, как ветвь на виноградной лозе, и пусть не будет никакого разделения между нами и Христом, потому что если отделимся от Него, то немедленно погибнем. Ветвь втягивает в себя сок потому, что соединена с лозой, и здание стоит потому, что связано; а что отрывается, то погибает, потому что ни на чем не держится. Потому будем не просто держаться Христа, но прилепляться к Нему: если отделимся, погибнем. «Удаляющие себя от Тебя гибнут», говорит Писание (Пс. 72:27). Будем же прилепляться к Нему, и прилепляться делами, потому что «исполняющий», говорит Он, «заповеди мои, во Мне пребывает» (Ин. 14:20‑21). Он внушает нам единение с Ним многими сравнениями. Смотри: Он глава, мы тело; между главою и телом может ли быть какое‑либо расстояние? Он основание, мы здание; Он лоза, мы ветви; Он жених, мы невеста; Он пастырь, мы овцы; Он путь, мы идущие; мы храм, Он обитатель; Он первенец, мы братия; Он наследник, мы сонаследники; Он жизнь, мы живущие; Он воскресение, мы воскресающие; Он свет, мы просвещаемые. Все это означает единение и не допускает никакого разделения, даже малейшего, так как кто отделился немного, тот потом отделится и много. Так тело, получив хотя малую рану от меча, портится; здание, расщелившись хотя немного, разрушается; и ветвь, отломившись от корня хотя немного, делается негодной. Таким образом, это малое есть уже не малое, но почти все. Потому, когда мы погрешим в чем‑нибудь малом, или почувствуем леность, не будем презирать этого малого, потому что, будучи оставлено в небрежении, оно скоро сделается великим. Так одежда, если начнет раздираться и будет оставлена в небрежении, вся раздирается; и кровля, если обнажится от нескольких черепиц и будет оставлена в небрежении, разрушает весь дом. Итак, представляя себе это, никогда не будем пренебрегать малыми грехами, чтобы не впасть в великие; если же по небрежению впадем даже в бездну зол, то и тогда не будем отчаиваться, чтобы не потерять ясности ума. Оттуда уже не легко выйти тому, кто не бодрствует над собою тщательно, не только по причине глубины этой бездны, но и по самому положению. Грех — это бездна, которая увлекает в глубину и гнетет. Как упавшие в колодезь не скоро могут выйти оттуда и имеют нужду в других, которые бы вытащили их, так точно и тот, кто впал в глубину грехов. Спустим же к ним вервие и извлечем их оттуда; или лучше сказать, не в других только здесь нужда, но и в нас самих, чтобы и сами мы препоясали себя и поднялись не настолько, насколько ниспали, но, если хотим, и гораздо выше. Сам Бог — помощник, потому что Он не хочет смерти грешника, но «чтобы он обратился и был жив» (Иез. 18:23). Итак никто не отчаивайся, никто не подвергайся этой болезни нечестивых, которым этот грех свойствен: «Когда достигнет, сказано, нечестивый до глубины зол, нерадит» (Притч. 18:3).

Таким образом не от множества грехов происходит отчаяние, но от нечестивого настроения души. Поэтому, хотя бы ты впал во все роды пороков, скажи самому себе: Бог человеколюбив и желает нашего спасения: «Если», говорит Он, «будут грехи ваши, как багряное, — как снег убелю» (Ис. 1:18), т. е. изменю в противное состояние. Не будем же отчаиваться; не столь опасно пасть, как упавши лежать; не столь страшно быть раненным, как, будучи раненным, не желать исцеления, потому что «кто может сказать: «я очистил мое сердце, я чист от греха моего»?» (Притч. 20:9). Говорю это не для того, чтобы сделать вас более беспечными, но чтобы удержать вас от отчаяния.

5. Хочешь ли знать, как благ наш Владыка? К Нему пришел мытарь, виновный в бесчисленных пороках, и, сказав только: «будь милостив ко мне грешнику!», ушел оправданным (Лк. 18:13). И чрез пророка Бог говорит: «за грех Я слегка опечалил его, и увидел, что он опечалился, и ходил смущенный, и исцелил пути его» ^[13] (Ис. 57:17‑18). Что может сравниться с таким человеколюбием? Потому только, говорит, что он опечалился, Я простил грехи его. А мы не делаем и этого, и тем особенно прогневляем Бога. Он, умилостивляющийся малым, когда не видит и этого, справедливо гневается и подвергает нас великому наказанию, потому что мы обнаруживаем крайнее небрежение. Кто когда‑нибудь скорбел о грехах? Кто воздыхал? Кто бил в перси свои? Кто сокрушался? Я не знаю никого. Люди непрестанно плачут об умерших рабах, о потере имущества, а погубляя каждый день душу свою, даже и не думают о том. Как же ты можешь умилостивить Бога, если даже и не знаешь, что ты согрешил? Правда, говоришь ты, я грешен; но это говоришь одним языком; говори же и сердцем и вместе с тем воздыхай, чтобы тебе постоянно быть в добром настроении. Ведь если бы мы скорбели о грехах, если бы воздыхали о прегрешениях, то ничто другое не печалило бы нас, потому что эта скорбь отгоняет всякую печаль. Таким образом, от исповедания грехов мы получили бы и другую пользу, ту, что не стали бы падать духом в горестных обстоятельствах настоящей жизни, ни надмеваться в радостных; а чрез это много умилостивили бы Бога; между тем теперь делами своими оскорбляем Его. Скажи мне: если бы твой раб, претерпевая много зла от своих товарищей, не обращал никакого внимания на других, а заботился бы только о том, чтобы не прогневать господина, то не мог ли бы он этим одним утолить гнев твой? Напротив, если бы он нисколько не заботился о проступках своих пред тобой, а заботился бы только об отношениях своих к товарищам, то не подверг ли бы ты его еще большему наказанию? Так поступает и Бог: когда мы пренебрегаем гневом Его, тогда Он являет на нас сильнейший гнев; а когда бываем внимательны, тогда смягчает, или, лучше, прекращает гнев свой. Он желает, чтобы мы сами себя наказывали за грехи, и тогда Он уже не наказывает. Для того Он и угрожает наказанием, чтобы страхом истребить в нас нерадение; и когда мы страшимся одной угрозы, то Он уже не попускает нам испытать ее на самом деле. Смотри, что говорит Он Иеремии: «не видишь ли, что они делают? Дети собирают дрова, а отцы разводят огонь, и женщины месят тесто» (Иер. 7:17‑18). Боюсь, чтобы и о нас не было сказано того же: не видишь ли, что они делают? Никто не ищет ничего Христова, а все — своего. Сыновья их предаются распутству, отцы их — любостяжанию и хищению, жены их — житейской суете, не только не удерживая мужей своих, но и поощряя их. Стань на торжище, спроси уходящих и приходящих, и увидишь, что никто не заботится о предметах духовных, а все гоняются за плотскими. Доколе мы не пробудимся? Доколе будем объяты глубоким сном? Неужели мы еще не насытились злом? Впрочем, и без слов самый опыт достаточно может научить нас, что все настоящее низко и ничтожно. Люди, занимавшиеся внешнею (языческою) мудростью и не знавшие ничего будущего, уразумев совершенное ничтожество вещей настоящих, удалялись от них. Как же можешь получить прощение ты, пресмыкающийся по земле и не презирающий малого и преходящего для великого и вечного, ты, который слышал от самого Бога, открывшего и внушившего тебе это, и получил от Него такие обетования? Что эти вещи не стоят привязанности, доказательством тому служат те, которые оставляли их без надежды благ больших. В самом деле, какого ожидая богатства, они избирали бедность? Никакого; они очень хорошо знали, что такая бедность лучше богатства. Какой жизни надеясь, они оставляли роскошь и предавались строгому житию? Никакой; они, познав свойство вещей, уразумели, что отсюда великая польза и для душевного любомудрия и для телесного здоровья. Итак, представляя себе это и непрестанно помышляя о благах будущих, перестанем прилепляться к настоящим, чтобы нам сподобиться тех будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 9

«Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы, ‑ каждого дело обнаружится; ибо день покажет, потому что в огне открывается, и огонь испытает дело каждого, каково оно есть. У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон; впрочем сам спасется, но так, как бы из огня» (1 Кор. 3:12‑15).

Мучение грешников не имеет конца. — Изображение греха вообще и корыстолюбия в частности.

1. Здесь представляется нам вопрос не маловажный, но касающийся предмета самого необходимого и исследуемый всеми людьми: будет ли иметь конец огонь геенский? Христос открыл нам, что этот огонь не имеет конца: «червь их не умирает и огонь не угасает» (Мк. 9:46). Вижу, что вы содрогаетесь, слыша это; но что делать? Бог повелевает непрестанно возвещать это: «укажи», говорит, «народу Моему» (Ис. 58:1). Мы поставлены на служение слова, и потому нужно говорить и неприятное слушателям; хотя и вопреки желанию, а нужно. Впрочем, если хотите, это не будет для вас неприятно. Если делаешь добро, говорит (апостол), не бойся (Рим. 13:3). Следовательно, вы можете слушать нас не только без страха, но и с удовольствием. Итак, Христос открыл, что геенский огонь не имеет конца; и Павел утверждает, что мучение будет нескончаемое, когда говорит, что грешники «подвергнутся наказанию, вечной погибели» (2 Фес. 1:9); и еще: не обманывайтесь: «ни блудники, ни прелюбодеи, ни малакии Царства Божия не наследуют» (1 Кор. 6:9‑10). И к евреям он говорит: «старайтесь иметь мир со всеми и святость, без которой никто не увидит Господа» (Евр. 12:14). Также Христос на слова: «мы Твоим именем многие чудеса творили», скажет: «отойдите от Меня делающие беззаконие: не знаю вас» (Мф. 7:22‑23). И девы, для которых затворились двери, уже не могли войти; и о тех, которые не питали Его, Он говорит: «пойдут в муку вечную» (Мф. 25:46).

Не говори мне: где же справедливость, если мучение не будет иметь конца? Когда Бог делает что‑либо, повинуйся Его определениям и не подчиняй их умствованиям человеческим. Притом разве это несправедливо, если человек, получивший сначала тысячи благ, а потом совершивший достойное наказания и не сделавшийся лучше ни от угроз, ни от благодеяний, подвергается наказанию? Если ты требуешь справедливости, то по закону правды нам следовало еще в начале тотчас же погибнуть; а лучше, и тогда это было бы не по одному закону правды, но было бы действием и человеколюбия, если бы мы и это потерпели. Кто оскорбляет человека, не причинившего ему никакого зла, тот по закону правды подлежит наказанию; если же кто своего благодетеля, не обязанного ему ничем, но оказавшего ему бесчисленные благодеяния, единственного виновника его бытия и притом Бога, вдохнувшего в него душу, даровавшего тысячи благ и хотевшего возвести его на небо, если такого (благодетеля), после таких благодеяний, не только оскорбляет, но и каждый день огорчает своими делами, то какого прощения он будет достоин? Не видишь ли, как (Бог) наказал Адама за один грех? Он, скажешь, дал ему рай и удостоил его своего великого благоволения? Но не одно и то же — грешить, наслаждаясь благоденствием, или — проводя жизнь в великой скорби. То и тяжко, что ты грешишь, находясь не в раю, а среди бесчисленных бедствий настоящей жизни, и не вразумляешься несчастьями; это подобно тому, как если бы кто делал зло, будучи связанным. (Бог) обещал тебе блага больше рая; еще не дал их, чтобы ты не обленился во время подвигов, но и не умолчал о них, чтобы ты не ослабевал в трудах своих. Адам, совершив один грех, навлек на себя смерть; а мы каждый день совершаем тысячи грехов. Если же он, совершив один грех, навлек на себя столько зла и ввел смерть в мир, то чему не подвергнемся мы, постоянно живущие во грехах, хотя и ожидающие неба вместо рая? Тяжко это слово и прискорбно для слушателя. Знаю это по чувству, которое сам испытываю: сердце мое смущается и содрогается, и чем более удостоверяюсь в несомненности геенны, тем более трепещу и объемлюсь страхом. Но нужно говорить об этом, чтобы нам не впасть в геенну. Не рай, не древа и растения получил ты, а небо и блага небесные. Если же получивший меньшее осужден и ничто не могло оправдать его, то тем более мы, призванные к высшему и согрешающие больше его, подвергнемся нестерпимым мучениям. Представь, сколько времени род наш за один грех остается под владычеством смерти. Прошло уже пять тысяч и более лет, а смерть еще не прекратилась за один грех. Притом мы не можем сказать, что Адам слушал пророков, что он видел наказания, постигшие других за грехи, что он мог оттого придти в страх и вразумиться этими примерами; он был тогда первый и единственный, однако же наказан. Ничего такого не можешь представить ты, который делаешься хуже после таких примеров, который удостоился таких даров Духа, и допускаешь не один, не два и не три, а бесчисленное множество грехов. Не смотри на то, что грех совершается в краткое время и не думай, что потому и наказание будет кратковременное. Не видишь ли, как люди, совершившие воровство или прелюбодеяние один раз и в одну минуту, часто проводят целую жизнь в темницах и рудокопнях, подвергаясь непрестанному голоду и бесчисленным родам смерти? И однако никто не оправдывал их и не говорил, что так как грех совершен ими в краткое время, то и наказание должно продолжаться соответственное греху время.

2. Но, скажешь, так поступают люди, а Бог человеколюбив? Во‑первых, и люди так поступают не по жестокости, а по человеколюбию; и Бог так наказывает потому, что Он человеколюбив; по величию милости Его велико и наказание Его. Следовательно, когда ты говоришь, что Бог человеколюбив, то тем более доказываешь справедливость наказания, если мы грешим против такого (Существа). Потому и Павел говорил: «страшно впасть в руки Бога живаго» (Евр. 10:31). Вникните, увещеваю вас, в силу этих слов; может быть, вы получите отсюда некоторое утешение. Кто из людей может наказывать так, как наказывал Бог, устроивший потоп и истребление человеческого рода, а немного после одождивший с неба огонь и до основания истребивший всех (жителей Содома)? Какое человеческое наказание может сравниться с таким наказанием? Не видишь ли и здесь почти бесконечное наказание? Прошло четыре тысячи лет, а наказание содомлян доселе остается в силе. Как велико человеколюбие Божие, так и наказание Его. Притом, если бы Бог заповедал что‑либо трудное и невозможное, то иной мог бы сослаться на трудность Его заповедей; если же Он заповедует весьма легкое, то что мы можем сказать, не заботясь и об этом? Разве ты не можешь поститься и сохранять девство? Можешь, если захочешь, в чем обличают нас те, которые исполняли это; но Бог не употребил против нас всей строгости, не повелел и не заповедал этого, а предоставил воле слушателей; ты можешь быть целомудренным и в браке, можешь воздерживаться и от пьянства. Разве ты не можешь раздать всего имущества? Можешь, как показывают сделавшие это; но Бог не заповедал и этого, а повелел не похищать чужого и из имущества своего уделять нуждающимся. Если кто скажет, что он не может довольствоваться одной женой, тот обольщает и обманывает себя, в чем обличают его те, которые сохраняют целомудрие и без жены. Разве ты не можешь не злословить, не можешь не клясться? Напротив, труднее делать это, нежели не делать. Какое же мы имеем оправдание, когда не исполняем столь легкого и удобного? Не можем представить никакого. Из всего сказанного очевидно, что мучение будет вечно. Но некоторым кажется, что изречение Павла противоречит этому; потому обратимся к его объяснению. Сказав: «у кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон», он присовокупил: «впрочем сам спасется, но так, как бы из огня». Что сказать об этом? Рассмотрим, во‑первых, что такое основание, что золото, что драгоценные камни, что сено и солома. Основанием он сам ясно назвал Христа: «основания иного», говорит, «никто не может положить, кроме положенного, которое есть Иисус Христос»; а здание, мне кажется, означает дела. Правда, некоторые утверждают, что здесь говорится об учителях и учениках, и о нечестивых ересях; но смысл речи не допускает этого. Ведь, если так, то как же дело погибнет, а назидающий спасется как бы из огня? Виновнику тем более надлежало бы погибнуть, а здесь большему наказанию окажется подвергшимся тот, кто был назидаем. Если учитель был виновником зла, то он и достоин большего наказания: как же он спасется? Если же он не виновен, а ученики сделались такими по собственному развращению, то хорошо назидавший вовсе не заслуживает наказания или какого‑нибудь вреда: как же говорится, что он потерпит урон? Отсюда видно, что здесь идет речь о делах. Намереваясь говорить о кровосмеснике, апостол заранее и еще задолго делает к тому вступление. Он, обыкновенно, рассуждая о каком‑либо предмете, в этом самом рассуждении наперед намекает на другой предмет, к которому намеревается перейти. Например, укоряя коринфян за то, что они не дожидаются друг друга на вечерях, он сделал вступление к речи о таинствах. Так и здесь, намереваясь говорить о кровосмеснике и сказав об основании, присовокупил: «разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог» (ст. 16‑17). Этими словами он уже устрашал и потрясал душу кровосмесника. «Строит ли кто на этом основании из золота, серебра, драгоценных камней, дерева, сена, соломы». После веры нужно назидание; потому, и в другом месте он говорит: «утешайте друг друга сими словами» (1 Фес. 4:18). В назидании участвуют вместе и художник и ученик; потому он и говорит: «но каждый смотри, как строит».

3. Если бы это было сказано о вере, то было бы сказано неосновательно. В вере должны быть все равны, потому что вера одна; а в делах жизни не все одинаковы. Вера не бывает ни хуже, ни лучше, но одинакова у всех истинно верующих; а в жизни одни ревностнее, другие беспечнее, одни исправнее, другие небрежнее, одни делают больше, другие меньше, одни грешат тяжелее, другие легче. Потому апостол и сказал: «золото, серебро, драгоценные камни, дрова, сено, солома. Каждого дело обнаружится». Здесь Он говорит о делах. «У кого дело, которое он строил, устоит, тот получит награду. А у кого дело сгорит, тот потерпит урон». Если бы это было сказано об учениках и учителях, то учителям не надлежало бы терпеть наказания, если ученики не слушали их. Потому Он и говорит: «каждый получит свою награду по своему труду», не по окончанию дела, а по труду. Что ему нужды, если слушатели не внимали? И отсюда также видно, что здесь говорится о делах. А смысл слов следующий: кто при правой вере ведет худую жизнь, того вера не защитит от наказания, когда дело будет гореть. Сгорит, значит — не перенесет силы огня. Если бы кто с золотым оружием переходил огненную реку, то перешел бы ее со славою; а если напротив кто станет переходить ее с сеном, тот не только не будет иметь успеха, но и погубит самого себя: так бывает и с делами. Говоря это, апостол разумеет не действительное сожжение людей, но желает внушить сильнейший страх и показать, что живущий порочно находится в опасности. Потому и говорит: «потерпит урон»: вот первое наказание. «Сам спасется, но так, как бы из огня»: вот и другое. Эти слова означают следующее: он сам не погибнет так, как дела, не обратится в ничто, но останется в огне. Это апостол и называет спасением; потому не просто сказал: спасется, а прибавил: «как бы из огня». Так и мы обыкновенно говорим: в огне сохраняются — о таких вещах, которые не сгорают и не вдруг обращаются в пепел. Потому, слыша об огне, не думай, что сожигаемые обратятся в ничто. Не удивляйся и тому, что апостол называет такое мучение спасением; он нередко о предметах неприятных употребляет хорошие выражения, а о предметах приятных — нехорошие. Например, слово плен обозначает дурной предмет; но Павел употребляет его по хорошему, говоря: «пленяем всякое помышление в послушание Христу» (2 Кор. 10:5). Также, говоря о худом, употребляет хорошее выражение в следующих словах: «грех царствовал» (Рим. 5:21); между тем слово царствование скорее хорошо звучит. Так и здесь, сказав: спасется, он выражает не что иное, как продолжение наказания, и как бы так говорит: сам же будет мучиться непрестанно. Далее говорит: «разве не знаете, что вы храм Божий?». Сказав прежде о разделявших Церковь, он теперь касается кровосмесника, намекая, хотя неясно и неопределенно, на его развратную жизнь и показывая великость его греха из дарованной ему благодати. Также и других вразумляет тем самым, что они уже получили. Таким образом он направляет к одной цели и будущее и настоящее, и прискорбное и приятное; будущее: «ибо день покажет, потому что в огне открывается»; настоящее: «разве не знаете, что вы храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Если кто разорит храм Божий, того покарает Бог». Видишь ли, какова сила речи? Впрочем, доколе не открыто лицо (обличаемого), дотоле обличение не так тяжко, потому что все разделяют страх укоризны. Того покарает Бог, т. е. предаст погибели. Здесь апостол не проклинает, а предсказывает. Храм бо Божий, говорит, свят есть, и присовокупляет: а этот храм — вы. Никто не обольщай самого себя. И это (относится) к нему, так как он считал себя чем‑то важным и хвалился мудростью. А чтобы не поразить его слишком много, апостол, приведши его в страх и трепет, опять предлагает общее обличение и говорит: «если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым» (ст. 18). Обличает с великой силой, как уже довольно вразумивший их. Хотя бы кто был богат, хотя бы благороден, он будет презреннее презренных, если впадет во власть греха. Как царь, если делается рабом варваров, бывает несчастнее всех, так действует и грех. Грех есть варвар, который, однажды пленив душу, не щадит ее, но мучит ее на погибель подпавших власти его.

4. Подлинно, ничто так не безрассудно, ничто так не бессмысленно, глупо и нагло, как грех. Куда он ни вторгнется, все низвращает, расстраивает и губит; он безобразен на вид, несносен и отвратителен. Если бы какой живописец захотел изобразить его, то, мне кажется, не погрешил бы, изобразив его в виде женщины звероподобной, варварской, дышущей огнем, безобразной и черной, как внешние (языческие) поэты изображают Сцилл. Грех тысячью рук обхватывает наши мысли, вторгается неожиданно и терзает все, подобно псам, кусающим внезапно. Впрочем, для чего нам живописное изображение, когда мы можем представить (самих людей), подобных ему? Кого же наперед изобразить вам? Не корыстолюбца ли и грабителя? Действительно, что может быть бесстыднее глаз его? Что бессовестнее его и более похоже на псов? Не так нагло приступает пес, как он, когда похищает имущество других. Что сквернее рук его? Что гнуснее уст его, которые пожирают все и не насыщаются? Не принимай лица и глаз его за человеческие: не так глядят человеческие глаза. Он не смотрит на людей, как на людей, не смотрит на небо, как на небо, не устремляет взоров к Господу, но во всем видит деньги. Человеческие глаза, видя удрученных бедностью, обыкновенно проливают слезы; а глаза грабителя, видя бедных, выражают зверство. Человеческие глаза не смотрят на чужое, не желают принадлежащего другим, но еще другим раздают свое; а глаза корыстолюбца не успокаиваются дотоле, пока не похитят у других всего, потому что смотрят не по‑человечески, но по‑зверски. Человеческие глаза не могут видеть своего тела обнаженным, — ведь для них оно свое и тогда, когда по наружности принадлежит другим, — а глаза корыстолюбца не насыщаются дотоле, пока не обнажат кого‑либо совершенно и не скроют всего у себя дома, или, лучше сказать, не насыщаются никогда. Потому руки таких людей можно назвать не только зверскими, но еще гораздо свирепейшими и опаснейшими, чем у зверей. Медведи и волки, насытившись, отступают от пищи, а те не насыщаются никогда. Между тем Бог дал нам руки для того, чтобы мы помогали другим, а не вредили им. Если же мы станем употреблять их на последнее, то лучше было бы отсечь их и оставаться без них. Ты скорбишь, когда дикий зверь растерзает овцу; а когда сам делаешь тоже с своим единоплеменником, то и не считаешь этого дела ужасным? Что же ты за человек? Разве ты не знаешь, что человеческим мы называем то дело, которое исполнено милосердия и человеколюбия, а дело грубое и жестокое называем бесчеловечным? Таким образом характер человека мы изображаем делами милосердия, а характер зверя — делами противными тому, и часто говорим: ужели он человек, а не зверь и не пес? Людям свойственно облегчать бедность, а не увеличивать ее. У людей корыстолюбивых и уста — уста зверские, или еще хуже их; они произносят слова, которые своей ядовитостью гораздо скорее, нежели зубы зверей, причиняют смерть. И если бы исчислять все, то ясно видно было бы, как бесчеловечие делает людей зверями. А кто испытает душу таких людей, тот назовет их не только зверями, но даже демонами. Они исполнены крайней жестокости и вражды к ближним: нет в них ни желания царствия, ни страха геенны, ни стыда пред людьми, ни милосердия, ни сострадания, но бесстыдство, наглость и презрение ко всему будущему; вещания Божии о (будущих) мучениях кажутся им басней, угрозы — посмешищем. Такова душа корыстолюбца! Если же они внутри демоны, а извне звери и даже хуже зверей, то за кого, скажи мне, мы будем считать их? Что они хуже зверей, это видно из следующего: звери таковы по природе, а они, получив от природы кротость, вопреки природе стараются усвоить себе свойства зверей. Сами демоны делают своими споспешниками людей неблагонамеренных, так как если бы последние не были их споспешниками, то большая часть их козней против нас оставалась бы без успеха; а те стараются притеснять и содействующих им в неправедных делах их. Притом демон враждует против человека, а не против подобных ему демонов; а корыстолюбец старается всячески причинить зло и ближнему и родному, не стыдясь самой природы. Знаю, что многие негодуют на меня за эти слова; но я не сержусь на них, а жалею и плачу, что они находятся в таком состоянии. Если бы они захотели даже бить меня, и это я с удовольствием перенес бы, только бы они оставили свое зверство. И не я только, но и пророк вместе со мной исключает таких из числа людей: «человек», говорит, «который в чести и неразумен, подобен животным» (Пс. 48:21). Постараемся же быть людьми: будем взирать на небо, «облекаться в образ» (Создавшего нас) (Кол. 3:10) и не унижать себя самих, чтобы нам сподобиться и будущих благ, благодатию и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу, со Святым Духом, слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 10

«Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным, чтобы быть мудрым. Ибо мудрость мира сего есть безумие пред Богом» (1 Кор. 3:18‑19).

Способ обличения Павлом кровосмесника. — Осуждение внешней мудрости. — Порицание гордости священников. — Как следует пользоваться богатством.

1. Приступив к обличению кровосмесника еще заранее, как я выше сказал, сделав это прикровенно и в кратких словах, и пробудив совесть его, апостол опять обращается к опровержению внешней (языческой) мудрости и к обличению тех, которые, гордясь ею, разделяли Церковь, чтобы, присовокупив то, что еще оставалось сказать, и совершенно окончив этот предмет, со всей силой направить речь против кровосмесника, которого он касался и прежде. Слова: «никто не обольщай самого себя» направлены особенно против него, чтобы вразумить и устрашить его; также на него особенно делается намек в слове: тростие, и в словах: не знаете ли, что вы — храм Божий, и Дух Божий живет в вас? Обыкновенно два побуждения более всего удерживают нас от греха: когда мы представляем следующее за грехом наказание, и когда размышляем о собственном достоинстве. Так и апостол речью о сене и тростии устрашает, а указанием на наше достоинство пристыжает, исправляя первым более нечувствительных, а последним — более кротких. «Никто не обольщай самого себя. Если кто из вас думает быть мудрым в веке сем, тот будь безумным». Как он повелевает быть мертвым для мира (Кол. 2:20), и эта мертвенность не только не вредит, но еще приносит пользу, делаясь источником жизни, так теперь повелевает быть безумным для мира, указывая нам в этом истинную мудрость. Безумным для мира бывает тот, кто презирает внешнюю мудрость и убежден, что она нисколько не содействует ему к принятию веры. Потому, как нищета по Боге ведет к богатству, смирение — к величию, презрение (земной) славы — к славе, так и это безумие делает человека мудрее всех, потому что у нас все бывает напротив. И для чего он не сказал: пусть оставит мудрость, но: буй да бывает? Для того, чтобы как можно более унизить внешнюю ученость. Не одно ведь и то же сказать: оставь свою мудрость, или — будь безумным. С другой стороны, он научает нас не стыдиться нашей неучености, представляя все внешнее достойным осмеяния. Он не стыдится названий, потому что полагается на силу дел. Как крест, вещь по‑видимому поносная, сделался источником бесчисленных благ, причиной и виновником неизреченной славы, так и кажущееся безумие делается для нас виною мудрости. Как тот, кто худо научился чему‑нибудь, если не оставит всего, не изгладит из души своей и не представит ее чистою для желающего вновь учить его, не познает ясно здравого учения, так и при внешней мудрости, если не оставишь всего, не очистишь ума своего и не предашь себя вере, подобно простолюдину, то не познаешь ничего доброго надлежащим образом. Так и имеющие слабое зрение, если, закрыв глаза, не вверят себя другим, а будут руководиться своим испорченным зрением, будут блуждать гораздо более тех, которые совершенно ничего не видят.

А как можно, скажешь, оставить внешнюю мудрость? Не принимая ее учения. Повелев таким образом оставить эту мудрость, апостол приводит и причину, — следующую: премудрость бо мира сего буйство у Бога есть. Она не только не помогает, но еще служит препятствием; следовательно надобно оставить ее, как вредную. Видишь ли, как победоносно он опроверг ее, доказав, что она не только бесполезна, но еще приносит нам вред? Впрочем, он не довольствуется собственными доказательствами, а приводит еще свидетельство: писано бо есть, говорит: «уловляет мудрых в лукавстве их» (ст. 19). В лукавстве, т. е. уловляя их собственным их оружием. Так как они употребляли мудрость свою на то, чтобы обходиться без Бога, то Он чрез нее именно и доказал им, что они имеют великую нужду в Боге. Как и каким образом? Они чрез нее сделались безумными; следовательно чрез нее и уловлены. Думая обходиться без Бога, они пришли в такое бедственное состояние, что оказались хуже рыбарей и неученых, и в них же стали нуждаться. Потому он и говорит: в лукавстве их уловил их. Слова: погублю премудрость — выражают совершенную ее бесполезность; а слова: запинаяй премудрым в лукавстве их — показывают силу Божию.

2. Далее апостол показывает и способ, каким Бог уловил их, присовокупляя другое свидетельство: «Господь знает умствования мудрецов, что они суетны» (ст. 20). А когда беспредельная Премудрость произносит о них такой суд и представляет их такими, то какого другого требовать доказательства крайнего их безумия? Человеческие суждения часто погрешают, а суд Божий всегда праведен и нелицеприятен. Воздав таким образом славу суду Божию, он с большой силой обращается к поучаемым и говорит: «итак никто не хвались человеками, ибо все ваше» (ст. 21). Опять повторяет прежнее и показывает, что они не должны гордиться и духовными дарованиями, потому что ничего не имеют от себя самих. Итак, если внешняя мудрость вредна, а духовные дарования ваши не от вас, то чем вы можете хвалиться? Касательно внешней мудрости он говорит: никтоже себе да прельщает, потому что она служила им ко вреду; а здесь, где дело идет о предмете полезном, говорит: никтоже да хвалится, и смягчает речь свою следующими словами: «ибо все ваше: Павел ли, или Аполлос, или Кифа, или мир, или жизнь, или смерть, или настоящее, или будущее, — все ваше; вы же — Христовы, а Христос — Божий» (ст. 21‑23). Так как он сильно тронул их, то опять ободряет. И выше он говорил: «ибо мы соработники у Бога» (3:9), и многим другим утешал их; и здесь говорит: «все ваше», чтобы низложить гордость учителей и показать, что они не только ничем не обязали учеников своих, но еще сами обязаны им благодарностью, потому что для них сделались учителями и получили благодать. А так как и ученики могли хвалиться, то он уврачевал и их болезнь словами: «поскольку каждому дал Господь», и: «возрастил Бог» (3:5‑6), чтобы и те не гордились, как подающие, и эти не превозносились, услышав: вся ваша суть. Ведь хотя все и для вас, но все от Бога. Заметь, как он доселе продолжает ставить свое имя и имя Петра. А что значит: или смерть? Учители, хотя бы умирали, умирают для вас, подвергаясь опасностям для вашего спасения. Видишь ли, как он опять низлагает гордость учеников и превозносит учителей? Он беседует с ними, как бы с благородными детьми, имеющими пестунов и долженствующими наследовать все. Также можно сказать, что для нас и смерть Адамова, чтобы мы вразумились, и смерть Христова, чтобы мы спаслись. Вы же Христовы, Христос же Божий. Иначе мы — Христовы, иначе Христос — Божий, и иначе мир — наш. Мы — Христовы, как творение Его; Христос — Божий, как истинный Сын Его, а не как творение и не так, как мир — наш. Таким образом здесь, хотя выражение одно, но смысл различный. Мир — наш, как созданный для нас; Христос — Божий, потому что имеет виновником Своим Бога, как Отца; а мы — Христовы, как сотворенные Им. Если же, говорит, учители — ваши, то для чего вы поступаете напротив, называя себя именами их, а — не Христа и Бога?