Библия тека

Собрание переводов Библии, толкований, комментариев, словарей.


2 послание Коринфянам | 11 глава

Толкование Иоанна Златоуста


БЕСЕДА 23

О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию! Но вы и снисходите ко мне (2 Кор. 11:1).

Почему Павел говорит о себе различным образом. — Почему любостяжание называется корнем всех зол.

1. Намереваясь говорить в похвалу себе, (апостол) употребляет много оговорок. И не раз или два оговаривается, хотя достаточно оправдывали его как самая необходимость дела, так и то, что многократно говорил он прежде. В самом деле, и то, что он поминал о своих грехах, которых не помянул Бог, и то, что называл себя за них недостойным даже наименования апостольского, и для самых нечувствительных делало очевидным, что он не для прославления своего будет говорить то, что намерен теперь сказать. Похвала себе самому, хотя и странно сказать, всего более повредила бы его славе, притом она оскорбительна для многих. И, однако, он не посмотрел ни на что, но имел в виду только одно — спасение слушателей. Итак, чтобы, восхваляя себя, не соблазнить тем нерассудительных, он часто употреблял множество таких оговорок, и здесь говорит: «О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию! Но вы и снисходите ко мне» (о да бысте мало потерпели меня, но и потерпите). Видишь ли благоразумие его? Сказать: «о, если бы вы несколько были» (о да бысте) — значит, предоставить дело на их волю; а сказать утвердительно «снисходите» (потерпите) свойственно твердо надеющемуся на их любовь, и показывает уже, что он любит их, и ими взаимно любим. И не просто по обыкновенной какой‑нибудь любви, но по любви самой пламенной и неудержимой: говорит, что они должны потерпеть даже и его безрассудствующего. Поэтому и присовокупил: «Ибо я ревную о вас ревностью Божиею» (ревную бо по вас Божиею ревностию) (ст. 2). Не сказал: «люблю вас», но употребил гораздо сильнейшее (выражение). Ревнивы те души, которые сильно пламенеют к любимым ими; и ревность может рождаться не иначе, как от сильной любви. Притом, чтобы не подумали, что он ищет их любви для власти, или чести, или денег, или чего‑нибудь подобного, присовокупил: «Божиею ревностию». И Богу приписывается ревность не для того, чтобы ты представлял в Боге какую‑нибудь страсть (Божество бесстрастно); но чтобы все знали, что Бог все делает не ради чего‑либо другого, а ради тех самих, о ком ревнует, и не для того, чтобы получить самому какую‑нибудь прибыль, а чтобы их спасти. Не такова ревность человеческая; она имеет целью собственное успокоение, не то, чтобы не были оскорблены любимые, но чтобы любящие не потерпели чего, и не потеряли уважения, или не унизились в глазах любимых. Здесь же иначе. «Я не о том забочусь, — говорит (апостол), — чтобы мне не унизиться в вашем мнении, но о том, чтобы не увидеть вас растленными (от лжеучителей). Такова ревность Божия, такова и моя ревность — она сильна, и вместе чиста». Затем следует и необходимая тому причина: «потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою» (обручих бо вас единому мужу деву чисту) — «Поэтому ревную не для себя, но для Того, кому обручил вас». Настоящее время есть время обручения, а время брачных чертогов другое, т. е., когда скажут: «восстал жених». Какая новость! В мире девы обыкновенно бывают только до брака, а после брака они уже не девы. А здесь не так. Хотя бы до брака и не были девами, но после брака делаются девами. Таким образом, вся Церковь есть дева, потому что (апостол) говорит это ко всем — и к женатым, и к замужним. Посмотрим же, что принес он, когда обручил нас, какие дары? Не золото или серебро, но царство небесное. Потому и сказал: «Итак мы — посланники от имени Христова» (по Христе посольствуем) (2 Кор. 5:20). И он молит, когда хочет взять невесту. Образом этого служило то, что было с Авраамом. И тот также посылал верного раба для обручения языческой девы. И здесь Бог послал слуг Своих, чтобы они обручили Сыну Его церковь, а прежде посылал пророков, которые говорили: «Слыши, дщерь, и смотри, и приклони ухо твое, и забудь народ твой и дом отца твоего. И возжелает Царь красоты твоей» (слыши, дщи, и виждь, и забуди люди твоя и дом отца твоего, и возжелает царь доброты твоея) (Пс. 44:11, 12). Видишь ли пророка обручающего? Видишь ли и апостола, с великим дерзновением повторяющего то же и говорящего: «потому что я обручил вас единому мужу, чтобы представить Христу чистою девою» (обручих вас единому мужу деву чисту представити Христови)? Замечаешь ли опять благоразумие (апостола)? Сказавши: «вы должны снизойти ко мне», не прибавил: «потому что я ваш учитель», или: «ради себя говорю»; но употребил выражение, которое делало им особенную честь, представил себя в виде невестоводителя, а их — в виде невесты. И потом говорит: «Но боюсь, чтобы, как змий хитростью своею прельстил Еву, так и ваши умы не повредились, [уклонившись] от простоты во Христе (боюся же, да не како, якоже змий Еву прельсти лукавством своим, тако истлеют разумы ваши от простоты, яже о Христе) (ст. 3). Хотя погибель угрожает вам собственно, но скорбь общая». Смотри — и здесь какое благоразумие! Он не сказал этого открыто, хотя они уже действительно были растленны, как можно видеть из слов: «когда ваше послушание исполнится» (егда исполнится ваше послушание), также: «чтобы не оплакивать мне многих, которые согрешили» (восплачуся многих прежде согрешших) (10:6; 12:21); между тем, не попускает им оставаться и в ожесточении. Потому и говорит: «чтобы не» (да не како). И не осуждает, и не умалчивает, поскольку и то и другое — и явно сказать, и совсем скрыть — равно небезопасно. Потому он и соблюдает средину, говоря: «чтобы не» (да не како). Так именно свойственно говорить тому, кто ни слишком осуждает, ни слишком доверяет, но держится средины между тем и другим. Этими словами, таким образом, он успокаивал их; историческим же напоминанием (о Еве) приводил их в несказанный страх и отнимал у них всякий повод к извинению. Ведь хотя и змий был злобен, и Ева несмысленна, однако ничто не спасло жену (от обвинения).

2. «Итак, смотрите, — говорит (апостол), — не подвергнитесь и вы тому же: тогда ничто не защитит вас. И змий тем и обманул, что обещал много». Отсюда видно, что и лжеучители, хвалясь и надмеваясь, обольщали (коринфян). Об этом же можно заключать не только отсюда, но и из дальнейших слов: «Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса, которого мы не проповедывали, или если бы вы получили иного Духа, которого не получили, или иное благовестие, которого не принимали, — то вы были бы очень снисходительны» (аще бо грядый инаго Иисуса проповедает, егоже не проповедахом, или духа инаго приемлете, егоже не приясте, или благовествование ино, еже не приясте, добре бысте потерпели). Не говорит: «чтобы вам не прельститься, как Адам»; но показывает, что они, как женщины, подверглись обольщению, потому что женщинам свойственно обольщаться. И не сказал: «так и вы обольщены»; но, продолжая иносказательную речь, говорит: «чтобы… и ваши умы не повредились, [уклонившись] от простоты во Христе» (да не како истлеют разумы ваши от простоты, яже о Христе). «От простоты, — говорю, — а не от лукавства; не от злонамеренности, не от неверия вашего, но от простоты». Впрочем, и в этом случае не заслуживают извинения обольщаемые, как показал пример Евы. Если же это (обольщение) не заслуживает извинения, то тем более — кто впадает в обольщение по тщеславию. «Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса, которого мы не проповедывали» (Аще бо грядый инаго Христа проповедает, егоже не проповедахом). Отсюда видно, что коринфяне не сами были причиною своего растления, но что посторонние обольстили их. Поэтому и говорит: «придя» (грядый). «Или если бы вы получили иного Духа, которого не получили, или иное благовестие, которого не принимали, — то вы были бы очень снисходительны [к тому]» (то уместно было бы снисхождение ваше) (Аще духа инаго приемлете, или благовествование ино, еже не приясте, добре бысте потерпели). Что ты говоришь? Галатам сказал: «кто благовествует вам не то, что вы приняли, да будет анафема» (аще кто вам благовестит паче, еже приясте, анафема да будет) (1:9); а теперь говорит: «вы были бы очень снисходительны [к тому]» (добре бысте потерпели)? Именно поэтому‑то самому и надлежало бы не терпеть, а бежать. Если бы они говорили то же (что и ты), надлежало бы потерпеть. Как же ты говоришь: «когда говорят то же, не должно терпеть»? А если бы говорили иное, должно было бы терпеть? Вникнем (в слова апостола). Пред нами великая опасность и глубокая пропасть: если оставим без исследования, то сказанное выше откроет вход всем ересям. Итак, какая же мысль заключается в этих словах? Лжеучители хвалились, что апостолы учат несовершенно, а они, напротив, привносят нечто большее. Вероятно, они, пустословя о многом, внесли в догматы (веры) бессмысленные добавления. Потому‑то (апостол) упомянул и о змие и о Еве, обольщенной чаянием большего. На это намекал он и в первом послании, говоря: «вы уже обогатились, вы стали царствовать без нас» (се обогатистеся, без нас воцаристеся) (4:8), и еще: «Мы безумны Христа ради, а вы мудры во Христе» (мы буи Христа ради, вы же мудри о Христе) (4:10). И так как они, пользуясь внешнею мудростью, вероятно, много пустословили, то (апостол) и говорит: «Если бы они сказали что‑нибудь лишнее, и проповедовали другого Христа, которого не должно проповедовать, а мы умолчали бы, «вы были бы очень снисходительны» (добре бысте потерпели). С этим намерением он и присовокупил: «которого мы не проповедывали» (егоже не проповедахом). А если у них те же основания веры, то какое преимущество? «Сколько бы они ни говорили, не скажут больше того, что мы уже сказали». И смотри, с какою точностью говорит об этом. Не сказал: «если бы пришедший стал говорить нечто большее, нежели мы», потому что (лжеучители) говорили нечто большее, с большею властью и с большею красотою в словах. Поэтому и не сказал так, а что (говорит)? «Если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса» (грядый инаго Иисуса проповедает), — для чего не было нужды в красивом наборе слов, — «или если бы вы получили иного Духа» (или духа инаго приемлете), — то есть, обогащает вас большими дарами благодати, для чего также не было нужды в красивых словах, — «или иное благовестие, которого не принимали» (или благовествование ино, еже не приясте), — что точно также не требовало изящества слова, — «вы были бы очень снисходительны [к тому]» (добре бысте потерпели). Смотри же, какое строгое наблюдается везде разграничение, из которого ясно видно, что они ничего лишнего и большего (пред апостолами) не сказали. Сказавши: «Ибо если бы кто, придя, начал проповедывать другого Иисуса» (аще грядый инаго Иисуса проповедает), прибавил: «которого мы не проповедывали» (его же не проповедахом); и к словам: «или если бы вы получили иного Духа» (или инаго духа приемлете), присовокупил: «которого не получили» (егоже не приясте); также сказавши: «или иное благовестие» (или благовествование ино), присоединил: «которого не принимали» (еже не приясте). А всем тем показывает, что: «Должно смотреть не просто на то, сказали ли они что‑нибудь большее, но на то, сказали ли они что‑нибудь большее, что надлежало сказать, а нами было опущено. Если же они говорили, о чем не надлежало говорить, о чем потому и мы не сказали, то для чего и слушаете их?»

3. Но скажешь: «Если они говорят то же самое, почему запрещаешь им говорить?» Потому, что, прикрываясь лицемерием, они вводят другое учение. Впрочем, этого он пока еще не говорит, а высказывает впоследствии, когда говорит, что они преобразуются в апостолов Христовых (ст. 13). Теперь же употребляет легчайшие способы, чтобы ослабить в учениках уважение к ним, и делает это не по зависти к ним, но для безопасности учеников. Иначе, почему он не запрещает Аполлосу, мужу красноречивому и сведущему в Писании, а напротив, даже просит и сам обещает прислать его? Конечно потому, что (Аполлос) при своих познаниях сохранял и правоту догматов; а те (коринфские учители) — напротив. Потому (апостол) и вооружается против них, и порицает учеников за то, что они с удивлением слушают их, говоря: «Если мы опустили что‑нибудь, о чем бы надлежало сказать, а они это дополнили, то не препятствуем вам слушать их; если же все нами сделано и ничего не опущено, то что вас влечет к ним?» Поэтому и говорит далее: «Но я думаю, что у меня ни в чем нет недостатка против высших Апостолов» (непщую бо ничимже лишитися предних апостол) (ст. 5), сравнивая себя не с ними (коринфскими учителями), но с Петром и другими (апостолами). «Таким образом, если, — говорит, — больше меня знают, то больше и их (высших апостолов)». Смотри, какая и здесь скромность. Не сказал: «апостолы не больше сказали, чем я», — но как? «Непщую», т. е., «я так думаю, что я ни в чем не отстал от высших апостолов». Так как, вероятно, в унижение (Павлу) обращали и то, что предшествовавшие ему по времени (апостолы) имели пред ним более громкое имя и большую славу, и (коринфские лжеучители) вздумали равнять себя с ними, то и сравнивает себя (с апостолами) приличным ему образом; потому и отзывается о них с похвалою, не просто называя апостолами, но «высшими» (предними), имея в виду Петра, Иакова и Иоанна. «Хотя я и невежда в слове, но не в познании» (Аще бо и невежда словом, но не разумом) (ст. 6). Так как развратители коринфян гордились тем, что они не неученые люди, то он упоминает и об этом, показывая, что он не только не стыдится своей неучености, но еще и хвалится ею. Не сказал, однако: «если я невежда словом, то и другие (апостолы) также», потому что это показалось бы порицанием апостолам и похвалою лжеучителям. Напротив, он уничтожает самое преимущество — т. е. внешнюю мудрость. Точно так же и в первом послании он сильно нападет на нее, говоря, что она не только не содействует (евангельской) проповеди, но еще и помрачает славу креста. «Я приходил … братия, — говорит он, — … не в превосходстве слова или мудрости (Приидохом не по превосходному словеси, или премудрости), к вам, чтобы не упразднить креста Христова» (да не испразднится крест Христов), и многое другое тому подобное (1 Кор. 2:1 и 1:17), чем показывается, что (лжеучители) были невежды познанием, и что это есть крайняя степень невежества.

Итак, когда надлежало сравнивать в важном, он сравнивает себя с апостолами; а когда (нужно было) показать, что недостаток только мнимый — не делает сравнения, но обращает внимание на самое дело, и показывает его превосходство. И когда не было никакой нужды хвалить себя, он называет себя меньшим из апостолов, и даже недостойным имени (апостольского) (1 Кор. 5:9); а здесь, когда потребовали обстоятельства, говорит, что он ничем не меньше высших апостолов, — потому что знал, что это особенно будет полезно для учеников. Потому и далее говорит: «мы во всем совершенно известны вам» (но во всем явленны есмы во всех к вам). И здесь опять обличает лжеапостолов, что они действуют лукаво. Но о себе и прежде говорил тоже, что он не лицемерил, без обмана и бескорыстно проповедовал слово (Божие). Лжеапостолы иными были на самом деле, и иными показывали себя; но он не таков. Потому и хвалится везде, что ничего не делает для славы человеческой, и не скрывает дел своих. Так и прежде говорил: «открывая истину, представляем себя совести всякого человека» (явлением истины представляюще себе во всякой совести человечестей) (2 Кор. 4:2), и теперь говорит: «мы во всем совершенно известны вам» (во всем явленны есмы к вам). Что же это значит? «Мы невежды, — говорит он, — и не скрываем этого; берем у некоторых, и не умалчиваем об этом. Так и от вас пользуемся, и не притворяемся, что ничем не пользуемся, как делают эти пользующиеся от вас; напротив, мы все открыто делаем пред вами». А так мог говорить только вполне полагающийся на них (коринфян), и во всех словах соблюдающий правду. Потому и ссылается на них, как на свидетелей — и теперь, когда говорит: во всем к вам, и прежде, когда говорил: «мы пишем вам не иное, как то, что вы читаете или разумеете» (не иная бо пишем к вам, но яже чтете и разумеваете) (2 Кор. 1:13). Защитив себя таким образом, (апостол) далее начинает уже говорить гораздо сильнее: «Согрешил ли я тем, что унижал себя, чтобы возвысить вас?» (или грех сотворих себе смиряя, да вы вознесетеся) (ст. 7). И объясняя это, продолжает: «Другим церквам я причинял издержки, получая [от них] содержание для служения вам» (от иных церквей уях, приим оброк, к вашему служению) (ст. 8). Смысл этих слов таков: «Я жил у вас в крайней нищете»; это именно значит — «себя смиряя». «Итак, это ли ставите мне в вину? И потому ли превозноситесь предо мною, что я смирял себя у вас, просил милостыню, терпел тесноту и голод, чтобы вас возвысить?» Как же они возвышались, когда он был в крайности? Так, что они более получали назидания, а не повода к соблазну. Между тем, особенно могло служить к их обвинению и к обличению их слабости то, что (апостол) не мог иначе вести их (к совершенству), как смирившись прежде сам. «Итак, в том ли обвиняете меня, что я смирил себя? Но чрез это вы возвысились». Так как он и прежде говорил, что на него клеветали, будто при личном свидании он смиренен, а в отсутствии смел, то теперь, защищая себя, опять поражает их, говоря: «это я сделал для вас»: «другим церквам я причинял издержки» (от иных церквей уях). Отсюда начинаются уже упреки; впрочем, сказанное прежде делает их сносными. Он сказал: «если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию» (потерпите мало безумию моему). И прежде других своих заслуг, во‑первых, хвалится этим (презрением земных благ). Мирские люди больше всего ищут этого; этим хвалились и противники (Павловы). Поэтому он и начинает свою речь не с опасностей, равно и не с чудес, а с презрения земных благ, так как этим особенно гордились (лжеучители); а вместе с тем неприметно обличает их и в любостяжании.

4. Но достойно удивления то, что (апостол), хотя мог сказать, что собственными руками снискивал себе пропитание, не сказал этого, а говорит то, что особенно стыдило их (коринфян), и даже ему не служило к похвале, именно, что он получал от других. И не сказал: я получал, но — «причинял издержки» (уях), т. е., «взял последнее и сделал их бедными». И что еще важнее, брал не для избытка, но для удовлетворения необходимых потребностей. Под словом «содержание» (оброк) разумеет именно: «необходимое к пропитанию». И самое важное — «для служения вам» (к вашему служению), т. е., «мы вам проповедовали, и когда от вас должно было получать пропитание, я получал его от других». Обвинение двойное, или даже тройное, поскольку, и находясь у них, и служа им, и имея нужду в необходимом содержании, получал его, однако, от других. Эти другие, таким образом, имели великое преимущество пред ними. Они оставались беззаботными, а те показали ревностную заботу, издалека посылали ему, тогда как они не могли пропитать его, когда он и у них находился. Но таким образом строго их укорив, (апостол) опять неприметно смягчает укоризну, и говорит: «будучи у вас, хотя терпел недостаток, никому не докучал» (пришед к вам, и в скудости быв, не стужих ни единому). Не сказал: «вы не давали мне», но: «я не брал». Он еще щадит их. Однако и при самом смягчении речи своей опять неприметно поражает их. Слова «будучи у вас» (пришед) и «терпел недостаток» (в скудости быв) весьма выразительны. Чтобы они не сказали: «Что нам было делать, когда ты имел у себя?», он присовокупил: «хотя терпел недостаток, никому не докучал» (и в скудости быв, не стужих вам). Здесь опять слегка укоряет их в том, что они медленно, и как бы неохотно, делали такия пособия. Вслед за тем показывает и самую причину, весьма для них укоризненную, и вместе побуждающую их к соревнованию. Потому и представил эту причину не прямо, но как бы объясняя, откуда и от кого он получал пропитание, чтобы, не вызывая в них никакого подозрения, опять побудить их к милостыне. «Ибо недостаток мой, — говорит, — восполнили братия, пришедшие из Македонии» (Скудость бо мою исполниша братия, пришедшие от Македонии) (ст. 9). Видишь, какой чувствительный удар опять наносит им, представив тех, которые послужили ему? Сперва он возбудил (в коринфянах) желание узнать, кто такие были они, сказав: «другим церквам я причинял издержки» (от иных церквей уях), потом уже и называет их. А это побуждало их к тому, чтобы подавать милостыню. Унизивших себя тем, что не пропитали апостола, он убеждает, по крайней мере, не унижать себя в оказании вспомоществования бедным. Об этом писал он и к самим македонянам, говоря: «в нуждах моих и раз и два присылали мне на нужду в начале благовествования» (посласте ми и единою и дващи, и в начале благовествования) (Флп. 4:16, 15), что и послужило им в величайшую похвалу, потому что в самом начале так отличились. Но заметь, что (апостол) везде выставляет свою нужду, и нигде не говорит об изобилии. Словами «будучи у вас» (пришед) и «терпел недостаток» (в скудости быв) он показал, что пропитание надлежало ему получить от коринфян; а словами «недостаток мой восполнили» (скудость мою исполниша) показывает, что он этого и не требовал, объясняя вместе и причину тому, хотя не настоящую. Какую же? Ту, что от других получил. «Недостаток мой, — говорит, — восполнили пришедшие» (Скудость бо мою исполниша пришедшие). «Потому, — говорит, — никому не докучал, а не потому, чтобы не надеялся на вас». А в самом деле поступил так по последней причине, что и показывает далее, хотя говорит об этом не прямо, но прикровенно, предоставляя (догадываться) совести слушателей, и незаметно указывая на то следующими словами: «да и во всем я старался и постараюсь не быть вам в тягость» (и во всем без стужения себе соблюдох и соблюду). «Не думайте, чтобы я говорил это с намерением получить что‑нибудь от вас». Слово же «постараюсь» (соблюду) еще сильнее указывает на то, что он не только теперь не надеется на них, но раз и навсегда отказался взять что‑нибудь у них. Вместе с тем показывает и то, что они считали для себя тягостным помогать ему, почему и сказал: «во всем я старался и постараюсь не быть вам в тягость» (без стужения соблюдох и соблюду). Подобно этому говорит он и в первом послании: «…написал это не для того, чтобы так было для меня. Ибо для меня лучше умереть, нежели чтобы кто уничтожил похвалу мою» (не писах, да тако будет о мне: добрее бо мне умрети, нежели похвалу мою кто да испразднит) (9:15). И здесь опять: «я старался и постараюсь не быть вам в тягость» (без стужения вам себе соблюдох и соблюду). Потом, чтобы они не подумали, что говорит это для снискания себе большей от них благосклонности, присовокупляет: «по истине Христовой во мне» (есть истина Христова во мне) (ст. 10). «Не подумайте, чтобы я говорил это с намерением получить или более привлечь вас к себе. По истине, — говорит, — Христовой во мне [скажу], что похвала сия не отнимется у меня в странах Ахаии» (Есть истина Христова во мне, яко похваление сие не заградится в странах Ахайских). Чтобы опять кто‑нибудь не подумал, что он печалится об этом, или говорит так в гневе, он называет поступок свой похвалою. Подобно этому и в первом послании — и там не в оскорбление им говорит: «За что же мне награда? За то, что, проповедуя Евангелие, благовествую о Христе безмездно» (кая убо ми есть мзда? Да благовествуяй без мзды положу благовестие Христово) (9:18). И как в первом послании называет это наградой, так здесь похвалою, чтобы не слишком пристыдить их словами своими, как будто они не доставляли (ему пропитания), хотя он и просил. «Что ж, — говорит, — и вы готовы бы дать; но я не беру». Слова «не отнимется» (не заградится) употреблены в переносном значении: они взяты с (преграждаемой) реки, и означает, что слава о нем, что он не берет, разливается всюду (как река): «Вы не заградите подаянием своим моей свободы». Не сказал, однако: «вы не отнимете» (заградите), что было бы более тяжко для них, но: «не отнимется у меня в странах Ахаии» (не заградится в странах Ахайских). И это опять могло их страшно поразить, и весьма достаточно было для того, чтобы повергнуть их в уныние и опечалить — т. е., что одних только их он отвергает. В самом деле, если он хвалится этим, то ему везде бы надлежало хвалиться; а если у вас одних хвалится, то быть может, по вашей немощи. Итак, чтобы они от такой мысли не впали в уныние, смотри, как он смягчает сказанное. «Почему же [так поступаю]? Потому ли, что не люблю вас? Богу известно!» (Почто? Зане не люблю ли вас? Бог весть) (ст. 11). Скоро и легко дал решение. Впрочем, и тем не освободил их от вины. Не сказал: «вы не слабы, вы сильны»; но — «люблю вас»; а это больше всего увеличивало их вину. От великой любви его к ним происходило то, что он ничего не брал у них, потому что они очень обижались этим.

5. Так он по одной и той же любви совершал противоположные дела — т. е., и принимал, и не принимал, а эта противоположность зависела от различного расположения дающих. И не сказал: «из‑за того не беру, что очень люблю вас», потому что этим обвинил бы их в слабости и поверг бы в сомнение, но представил другую причину. Какую же? «Чтобы не дать повода ищущим повода, дабы они, чем хвалятся, в том оказались [такими же], как и мы» (Да отсеку вину хотящим вины, да о немже хвалятся обрящутся, якоже и мы) (ст. 12). Так как (лжеапостолы) о том только заботились, чтобы найти какой‑нибудь предлог, то надлежало и его отнять. А они хвалились только этим (бескорыстием). Итак, чтобы им нечем было хвалиться, апостолу надлежало на деле доказать тоже (свое бескорыстие), так как во всем прочем они были ниже. А к назиданию мирских людей, как я говорил уже, ничто так не служит, как то, чтобы ничего не брать у них. Потому и лукавый диавол бросил им эту именно приманку, желая причинить им зло в другом. Впрочем, мне кажется, что и это (в лжеапостолах) было делом лицемерия. Поэтому (апостол) и не сказал: «чем они отличались»; но что говорит? «чем хвалятся» (о немже хвалятся. Этими словами он осмеивал их тщеславие, потому что они лишь хвалились, а на деле не были такими. Благородно мыслящему человеку не должно хвалиться не только тем, чего не имеет, но и тем, что имеет. Так поступал и этот блаженный (апостол); так — и патриарх Авраам, который говорит: «я прах и пепел» (аз же есмь земля и пепел) (Быт. 18:27). Так как он не имел грехов, о которых бы мог сказать, а сиял добродетелями, то, рассмотревши все и не нашедши никакого важного предлога к обличению самого себя, обратился к своей природе. И так как слово «прах» (земля) в некотором отношении еще почтенно, то и присовокупил слово «пепел». Потому же и другой некто сказал: «Что гордится земля и пепел?» (почто гордится земля и пепел?) (Сирах. 11:9). Не говори мне ни о цвете лица, ни о вытянутой шее, ни об одежде, ни о коне, ни о свите, но размысли и скажи: чем все это оканчивается? Если ты указываешь на внешнюю видимость, то я покажу тебе то же на картинах, и еще в гораздо более блистательном виде. Но как мы не удивляемся изображенному (на картинах), зная, что все это в существе своем грязь, так нет причины и этому удивляться. Поистине, и это грязь, — и даже прежде, чем разрушится и обратится в пыль. Покажи мне эту вытянутую (шею), когда человек страдает горячкою и находится при последнем издыхании; тогда я побеседую с тобою, и спрошу: что сталось с этою великою красотою, куда девалось множество льстецов и услужливых рабов, обилие богатства и стяжаний? Какой ветер нашел и развеял все это? Но скажешь, что он, и лежа на одре, имеет при себе знаки богатства и знатности, облечен в великолепные одежды, окружен бедными и богатыми, и прославляется народом. Но ведь и это один только смех; кроме того, все это тотчас, подобно цвету, опадет и развеется. Лишь только мы выйдем за ворота города, и, предавши тело червям, возвратимся, куда, спрошу опять тебя, идет эта многочисленная толпа? Где прежний вопль и шум? Где светильники? Где лики женщин? Не сновидение ли все это? Что значили эти вопли? Где те бесчисленные голоса, которые кричали и убеждали (умершего) не страшиться, потому что смерти нет? Не теперь надлежало говорить ему об этом, не теперь, когда уже не слышит, но в то время, когда похищал, предавался любостяжательности, — тогда надлежало бы говорить ему, немного изменив слова: не надобно слишком надеяться, никто не бессмертен на земле, удержись от своего безумия, угаси похоть, не надейся на неправедное (стяжание). Теперь говорить ему о том свойственно не доброжелателю, а насмешнику, потому что этим заставишь его не надеяться, а страшиться и трепетать. Но если бесполезно это для сошедшего уже с поприща, то, по крайней мере, пусть услышат те из богатых, которые больны тою же болезнью, и сопровождают гроб. Они, будучи упоены богатством, ничего такого не представляли себе прежде, но в настоящее время, когда самый вид лежащего пред ними уверяет их в истине наших слов, пусть образумятся и научатся, что через некоторое время и они будут отведены к страшному отчету, чтобы принять наказание за все, что они похищали и неправедно приобретали». «Но какое, — скажешь, — отношение имеет это к бедным?» Для многих весьма приятно и то, когда они видят притеснителя наказанным. «Но нам, — скажешь, — это неприятно, а (приятно) самим не потерпеть зла». Весьма хвалю и одобряю вас, что не радуетесь несчастиям других, а заботитесь о собственной безопасности. Хорошо — я обещаю вам и безопасность. Когда мы терпим оскорбление от людей, — этим уменьшаем не малую часть нашего долга, если только переносим великодушно. Итак, в этом случае мы не терпим никакой обиды. Бог вменяет нам терпение скорбей в уплату долга, не потому, чтобы так и надлежало, но по Своему милосердию. Поэтому самому Он и в древности не (всегда) отмщал за терпевших зло. Скажешь: «Откуда это известно?» Страдали некогда иудеи от вавилонян, и Бог не препятствовал этому; напротив, отводимы были в плен и дети и женщины. Но впоследствии это пленение, по мере страдания за грехи, служило иудеям в утешение. Поэтому Бог говорил Исаии: «Утешайте, утешайте народ Мой, говорит Бог ваш; говорите к сердцу Иерусалима … ибо он от руки Господней принял вдвое за все грехи свои» (утешайте, утешайте люди моя, священницы: глаголите в сердце Иерусалиму, яко прият от руки Господни сугубы грехи своя) (40:1, 2); и еще: «Ты даруешь нам мир; ибо и все дела наши Ты устрояешь для нас» (даждь нам мир, вся бо воздал еси нам) (26:12). И Давид говорит: «Посмотри на врагов моих, как много их, и прости все грехи мои» (виждь враги моя, яко умножишася, и остави вся грехи моя) (Пс. 24:19, 18). И когда Семей проклинал его, он терпел, говоря: оставь его, чтобы видел Господь смирение мое и воздал мне за этот день (2 Цар. 16:12). Когда (Господь) не отмщает за причиняемые нам обиды, тогда‑то мы особенно и получаем пользу, потому что Он вменяет нам это в заслугу, если переносим с благодарностью.

6. Поэтому, когда видишь, что богатый грабит бедного, оставь терпящего обиду, а плачь о грабителе. Первый очищается от скверны, а второй еще более оскверняется. Так случилось и с отроком Елисея за Неемана. Хотя он и не похитил, но взял обманом — была та же обида. Что же случилось? Вместе с неправдою он получил и проказу. Обиженный получил пользу, а обидевший потерпел величайший вред. То же и ныне бывает с душою. И терпение обид имеет такую силу, что часто оно одно умилостивляло Бога. Хотя бы терпящий неправду и недостоин был помощи (Божией), но если он чрезмерно страдает, то это одно преклоняет Бога к прощению его и к наказанию обидевшего. Вот почему и язычникам некогда говорил Бог: «Я предал их за немногое, они усилили зло (они же налегоша в злая) (Зах. 1:15), и за это потерпят величайшие бедствия». Ничто, ничто не прогневляет так Бога, как грабительство, насилие и лихоимство. Почему же? Потому что очень легко удержаться от этого греха. Он происходит не от естественной нудящей похоти, но от беспечности.

Как же апостол называет этот грех корнем зол? И я утверждаю то же. Но этот корень от нас, а не от свойства вещей. Если угодно, сделаем сравнение и посмотрим, какая похоть более насильственна — похоть ли сребролюбия, или плотская? Которая из них окажется настолько сильною, что может побеждать великих людей, та и будет тяжелее. Итак, посмотрим, кого из великих людей одержала похоть сребролюбия? Никого, а только людей ничтожных и отверженных, — Гиезия, Ахаава, Иуду и священников иудейских. Между тем похоть плотская победила и великого пророка Давида. Говорю это не с тем, чтобы извинять плененных плотскою похотью; напротив, чтобы еще более побудить их к бдительности. Когда я доказываю, как сильна эта страсть, то вместе с тем показываю, что они особенно не будут иметь никакого извинения. В самом деле, если бы ты не знал этого зверя, то ты мог бы прибегнуть (к извинению этим незнанием). Теперь же, когда знаешь и попадаешься ему, не можешь уже иметь никакого извинения. После Давида, и сыном его еще более овладела (та же страсть). И хотя не было человека мудрее его, хотя он имел все другие добродетели, однако он так жестоко был пленен этою страстью, что получил даже смертельную рану. Отец его восстал, опять одержал победу, и снова получил венец; а этот не показал ничего подобного. Потому и Павел говорит: «лучше вступить в брак, нежели разжигаться» (лучше есть женитися, нежели разжизатися) (1 Кор. 7:9). И Христос сказал: «Кто может вместить, да вместит» (могий вместити да вместит) (Мф. 19:12). О богатстве же не так сказал, но: «кто оставит домы… или земли ради имени Моего, получит во сто крат» (кто оставит имение свое, сторицею приимет) (Мф. 19, 29). «Как же, — спросишь, — сказано о богатых, что они с трудом достигнут царства небесного (Мф. 19:23)?» Этими словами Христос опять указывает на их малодушие, не на тиранию сребролюбия, но на чрезмерное их раболепство. Это видно и из советов Павла. От страсти к богатству он отвлекает, говоря: «А желающие обогащаться впадают в искушение» (а хотящии богатитися впадают в напасти) (1 Тим. 6:9); в отношении же к плотской похоти этого не делает, но, разлучив только на время, и то по согласию, советует опять сходиться. Он опасался, чтобы волны похоти не произвели ужасного кораблекрушения (1 Кор. 7:5). Эта страсть сильнее даже гнева. Гневаться невозможно, когда никто не раздражает. А плотская похоть нудит, хотя бы и лица, возбуждающего ее, не было в виду. Вот почему и гнев не вовсе запретил (Христос), а только гнев всуе (Мф. 5:22); равно и не самую плотскую похоть отверг (апостол), а только похоть незаконную. «По причине похоти, — говорит он, — каждый имей свою жену» (кийждо свою жену да имать) (1 Кор. 7:2). Напротив, собирать сокровища не позволено ни напрасно, ни не напрасно. Те страсти привиты к нам по нужде. Похоть плотская для чадорождения, а гнев для оказания помощи терпящим обиды. Но страсть сребролюбия ни к чему не годна, потому она и не врожденна. Поэтому, если ты будешь пленен ею, тем бесславнее это для тебя. Вот почему Павел, дозволяя второй брак, требует строгой точности в удалении от сребролюбия, говоря: «Для чего бы вам лучше не оставаться обиженными? для чего бы вам лучше не терпеть лишения?» (почто не паче обидими есте? почто не паче лишени бываете) (1 Кор. 6:7). Рассуждая о девстве, он говорит: «не имею повеления Господня» (повеления Господня не имам), и: «говорю это для вашей же пользы, не с тем, чтобы наложить на вас узы» (на пользу вам глаголю, не да сило вам наложу) (1 Кор. 7:25, 35), а когда у него речь о богатстве, говорит: «Имея пропитание и одежду, будем довольны тем» (имеюще пищу и одеяние, сими довольни будем) (1 Тим. 6:8). «Почему же, — спросишь, — многие больше уловляются этой страстью?» Потому, что не столько остерегаются ее, сколько разврата и блуда. Если бы и любостяжательность казалась им столь же ужасною, то не так бы легко уловлялись ею. Так и юродивые девы были изгнаны из брачного чертога по той причине, что, низложивши сильнейшего противника, низложены были слабейшими и ничтожными. Сверх того должно сказать и то, что если кто, преодолевая плотскую похоть, побеждается страстью сребролюбия, то часто не удерживается и от плотской похоти, разве уже от природы имеет такое свойство, что не сильно возмущается этой страстью. Ведь не все равно склонны к ней. Итак, зная это и имея непрестанно пред глазами пример юродивых дев, будем бегать этого лютого зверя. Если и девство не принесло никакой пользы, напротив, после бесчисленных трудов и подвигов (юродивые девы) погибли от сребролюбия, то кто избавит нас, когда впадем в эту страсть? Потому молю вас употреблять все усилия, чтобы не быть плененными этой страстью, и, попавши в плен, не оставаться в нем, но скорее разорвать тяжкие эти оковы. Поступая таким образом, сможем достигнуть неба и получить бесчисленные блага, которых все мы и да сподобимся благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 24

«Ибо таковые лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых» (2 Кор. 11:13).

Делать что‑нибудь только для вида значит делать по‑диавольски. — Вред от зависти.

1. Что ты говоришь? Неужели те, которые проповедуют Христа, не берут денег, не вводят иного благовестия, лжеапостолы? «Да, — говорит, — и поэтому именно самому больше всего (они лжеапостолы), что все это делают лицемерно, для обмана». «Лукавые делатели» (делатели льстивии). Они трудятся, но исторгают насажденное. Так как они знают, что иначе не нашли бы себе доступа, то, принявши на себя личину истины, скрывают под нею дело обольщения. «И денег, — говорит (апостол), не берут для того, чтобы получить больше, чтобы погубить душу». Вернее же, и это ложь: они и брали (деньги), но только тайно, что и показывает (апостол) далее. Он и выше сделал уже намек на это, сказав: «дабы они, чем хвалятся, в том оказались [такими же], как и мы» (да о немже хвалятся, обрящутся якоже и мы); но впоследствии яснее указал на это, сказав: «вы терпите, когда кто объедает, когда кто обирает, когда кто превозносится» (приемлете бо, аще кто вас поядает, аще кто отъемлет, аще кто величается) (ст. 20). Теперь же обличает их в другом, говоря: «принимают вид» (преобразующеся). У них только личина; их покрывает овчая кожа. «И неудивительно: потому что если сам сатана принимает вид Ангела света, то что великого, если и служители его принимают вид служителей правды» (И не дивно, потому что если сам сатана преобразуется во ангела светла, аще и служителие его преобразуются яко служители правды) (ст. 14, 15). Итак, если должно удивляться, то сатане должно удивляться, а не служителям его. Когда учитель их дерзает на все, то нисколько не удивительно, что и ученики ему следуют. Что же значит: «ангела света» (ангела светла)? Ангела, имеющего дерзновение беседовать с Богом, предстоящего Богу. Но есть и ангелы тьмы, служители диавола — темные и свирепые. И многих диавол обольстил таким образом, т. е., преобразуясь в ангела света, а не делаясь таковым. Так точно и эти носят на себе личину апостолов, но не самую силу, потому что не могут.

Нет ничего столь диавольского, как делать что‑нибудь только для вида. Кто же такие «служители правды»? «Это — мы, — говорит, — проповедующие вам Евангелие, заключающее в себе правду». Или это разумеет он, или то, что и те (лжеапостолы) присваивают себе славу людей праведных. Как же нам узнавать их? От дел их, как сказал Христос (Мф. 7:20). Это вынуждает (апостола) сравнить собственные свои заслуги и их худые дела, чтобы чрез такое сличение обнаружились незаконные (учители). И опять, намереваясь хвалить себя, он обличает прежде их (лжеапостолов), чтобы показать необходимость, по которой он касается этого предмета, и чтобы никто не мог укорять его, зачем говорит о самом себе. Он продолжает: «Еще скажу» (паки глаголю). И прежде уже делал он много оговорок, «но не довольствуясь, — говорит, — сказанным прежде, я снова повторяю: не почти кто‑нибудь меня неразумным» (да никтоже мнит мя безумна быти) (ст. 16). Так делали они (лжеапостолы) — хвалились без всякой причины. А ты заметь, что всякий раз, как (апостол) намеревается говорить в собственную похвалу, наперед оговаривается. «Дело безумия, — говорит он, — хвалиться; но я, не безумствуя, делаю это, а по нужде. Если же вы не поверите, но и видя необходимость, будете осуждать меня, я и в таком случае не отрекусь (от своего дела)». Видишь ли, как он показал, что велика была нужда говорить? В самом деле, если он и такого подозрения не устрашился, то рассуди, какое насилие должен был употребить он, чтобы говорить, как мучился и принуждал себя, когда говорил? Однако и в этом случае со скромностью приступил к делу. Не сказал: «чтобы похвалиться», но, намереваясь сколько‑нибудь похвалиться, употребил опять другую оговорку, сказав: «Что скажу, то скажу не в Господе, но как бы в неразумии при такой отважности на похвалу» (еже глаголю, не по Господе глаголю, но яко в безумии, в сей части похвалы) (ст. 17). Видишь ли, что хвалиться не есть дело по Господе? «Когда, — сказано, — исполните все … говорите: мы рабы ничего не стоящие» (Егда сотворите вся, глаголите, яко раби неключими есмы) (Лк. 17:10). Но хотя хвалиться само по себе не есть дело по Господе, однако становится таким делом в зависимости от намерения. Поэтому и сказал: «что скажу» (еже глаголю), осуждая не причину, но слова. Цель так высока, что и самые слова делает достойными уважения. Так убийца, хотя убийство строго запрещено, часто хвалится по намерению. И обрезание, хотя не по Господе, однако, бывает таковым по расположению сердца. Подобным образом можно и хвалиться. Почему же он не говорит об этом обстоятельно? Потому что спешит к другому предмету, и из множества предметов даже желающим слушать его говорит об одном том, что полезно. И сказанного им достаточно было к отклонению всякого подозрения.

«Как бы в неразумии» (Но яко в безумии). Прежде сказал: «О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию» (о, да бысте мало потерпели безумию моему); а теперь говорит: «Как в неразумии» (яко в безумии). Чем далее идет, тем яснее делает речь свою. Потом, чтобы ты не подумал, что он все делает «как в неразумии», прибавил: «при такой отважности на похвалу» (в сей части похвалы). Так и в другом месте сказал: «чтобы не остались в стыде мы» (да не постыдимся), а потом прибавил: «похвалившись с такою уверенностью» (в части сей похваления) (9:4). Еще и в другом месте, сказав: «Или, что я предпринимаю, по плоти предпринимаю, так что у меня то "да, да", то "нет, нет"?» (или, яже совещаваю, по плоти совещаваю, да будет у мене еже ей, ей, и еже ни, ни?) (2 Кор. 1:17), и показав, что не может везде исполнить того, что обещает, потому что предпринимает не по плоти; чтобы кто не возъимел такого же сомнения и об учении его, говорит: «Верен Бог, что слово наше к вам не было то "да", то "нет"» (верен Бог, яко слово наше, еже к вам, не бысть ей и ни) (ст. 18).

2. И смотри, как, после всего вышесказанного, он опять приводит новые оправдания, присовокупляя и говоря: «Как многие хвалятся по плоти, то и я буду хвалиться» (понеже мнози хвалятся по плоти, и аз похвалюся) (ст. 18). Что значит — «по плоти»? Внешними (преимуществами): благородством, богатством, мудростью, — тем, что имеют обрезание и прародителей евреев, тем, что у многих пользуются славою. И заметь благоразумие (апостола)! Указал на такие (преимущества), которые, как он доказывает, суть ничто, и потом уже называет (похвалу) безумием. Действительно, если безумно хвалиться действительными благами, то тем более — ничего не значащими. И это‑то самое называет он «не по Господе», потому что быть евреем, и все подобное тому, не доставляет пользы. «Итак, не думайте, — говорит апостол, — чтобы я почитал это за добродетель. Но так как они хвалятся, то я принужден и в этом сравнить себя с ними». Так поступает он и в другом месте, говоря: «Если кто другой думает надеяться на плоть, то более я» (аще кто мнится надеятися во плоти, аз паче) (Фил. 3:4). И там говорит это для полагавших надежду на то (плотское свое происхождение). Если бы кто, знаменитый родом, но избравший для себя любомудрую жизнь, увидел, что другие гордятся благородством, и захотел посрамить их надменность, то он принужден был бы сказать и о своей знаменитости, не в похвальбу себе, но в их унижение. Так делает и Павел. Потом, оставивши их (лжеучителей), слагает всю вину на коринфян, говоря: «охотно терпите неразумных» (любезно приемлете безумныя) (ст. 19). «Таким образом, вы виновны в этом, и даже более, нежели они. Если бы вы не терпели их, и сами не были заражены тем же, чем они, то я ничего бы не сказал. Но я забочусь о вашем спасении, и поступаю снисходительно». И смотри, как он и самую укоризну растворяет похвалою. Сказав: «охотно терпите неразумных» (любезно приемлете безумныя), прибавил: «вы, люди разумные» (мудри суще). Действительно, безумному только свойственно хвалиться и этим. И хотя надлежало бы запретить и сказать: «не принимайте людей безумных», но он делает это с большим искусством. Если бы (он сказал) так, то могли бы подумать, что он запрещает потому, что не имеет их преимуществ. А теперь, показав, что он и по этим (преимуществам) выше их, и, однако же, почитает их за ничто, тем гораздо более исправляет их. Между тем, прежде, чем начинает хвалить себя и сравнивать (с лжеучителями), порицает коринфян за их крайнее раболепство (лжеапостолам) и за то, что до такой степени подчинились им. И смотри, как упрекает их. «Вы терпите, — говорит, — когда кто вас объедает» (Приемлете бо аще кто вас поядает) (ст. 20). Как же ты сказал: «дабы они, чем хвалятся, в том оказались [такими же], как и мы» (да о нем же хвалятся, обрящутся, якоже и мы)? Видишь ли, теперь показывает, что (лжеапостолы) берут, и не только берут, но и сверх меры? Это и значит — «объедать» (поядать).

«Когда кто вас порабощает» (Аще кто вас порабощает). «Вы, — говорит, — предали и имущества свои, и плоть свою, и свободу. Стать господами не имений только ваших, но и вас самих, значит уже гораздо больше, нежели брать». На это указывает и прежде, говоря: «Если другие имеют у вас власть, не паче ли мы?» (аще инии власти вашея причащаются, не много ли паче мы?) (1 Кор. 9:12). Потом присовокупляет, что еще важнее: «когда кто превозносится» (аще кто величается). «Рабство ваше нелегко, говорит он; у вас не кроткие повелители, но тяжкие и нестерпимые».

«Когда кто бьет вас в лицо» (Аще кто по лицу биет вы). Видишь ли опять крайнюю степень тирании? Сказал же это не потому, что (лжеапостолы) в самом деле били их по лицу, а потому, что они презирали их и бесчестили, вследствие чего и присовокупил: «К стыду говорю» (по досаждению глаголю) (ст. 21). «Вы терпите не меньше тех, которых бьют по лицу. Что же может быть хуже этого? Какое господство несноснее того, когда отнявшие у вас и имения, и свободу, и честь, даже не смотря и на это, не делаются кроткими, и даже не хотят обходиться с вами как с рабами, но поступают презрительнее, чем с последним невольником?»

«На это у нас недоставало сил» (Зане аки мы изнемогохом). Эти слова не ясны. Так как обвинение было для них тягостно, то (апостол) и выразился таким образом, чтобы неясностью прикрыть жестокость. А то, что он хочет сказать, состоит в следующем: «Разве и мы не можем делать того же? Однако не делаем. Итак, для чего же их принимаете, точно мы не можем сделать того же? Заслуживает порицания — даже и глупых людей терпеть, а терпеть людей, которые вас презирают, грабят, превозносятся, бьют — это ничем не может быть ни извинено, ни оправдано. Это новый род обольщения. Другие обольстители сами дают и льстят; а эти и обольщают, и берут, и оскорбляют. Поэтому вы не заслуживаете и малейшего извинения, когда тех, которые смиряются для вас, чтобы вас возвысить, презираете, а дивитесь тем, которые возвышаются над вами, чтобы вас унизить. Разве и мы не могли бы сделать того же? Но не хотим, потому что заботимся единственно о вашей пользе; они же напротив, расточая ваше, наблюдают свои (выгоды)». Видишь ли, как он всегда, о чем может смело говорить с ними, тем самым и устрашает их? «Если вы, — говорит он, — почитаете их за то, что они бьют вас и издеваются над вами, то и мы можем делать это, порабощать вас, бить, превозноситься над вами».

3. Видишь ли, как слагает на них вину и за высокомерие (лжеапостолов), и за мнимое свое безрассудство? «Не для того, чтобы показать себя более славным, но чтобы вас избавить от этого тяжкого рабства, я вынужден несколько похвалиться. Надобно вникать не в одни слова, а брать во внимание и причину». И Самуил многое сказал в похвалу себе, когда помазывал Саула, говоря: «у кого взял я вола, у кого взял осла, кого обидел и кого притеснил?» (еда у кого от вас осля взях, или тельца, или обущу, или кого утесних) (1 Цар. 12:3). Но никто не обвинял его в этом. И не по той причине говорил он, чтобы самому похвалиться, а потому, что, намереваясь поставить им царя, он в виде оправдания желал научить последнего быть кротким и снисходительным. И заметь благоразумие пророка, или, лучше — человеколюбие Божие. Когда он хотел отклонить народ (от намерения иметь царя), то перечислял многие тягости, говорил о будущем царе, что он сделает жен их хлебницами, мужей — пастухами и конюхами (подробно описывал всю царскую службу); когда же увидел, что ничто не отвращает их от намерения и что они одержимы неизлечимою болезнью, то все же щадит их, и употребляет меры, чтобы царь был кроток. А для этого приводит самого (царя) в свидетели. Тогда никто (с Самуилом) не судился, и не вызывал его к ответу, так что он говорил это единственно для того, чтобы сделать (царя) лучшим. А чтобы смирить его гордость, присовокупил еще: «Если послушаете вы и царь ваш, то получите такие и такие‑то блага; а если не послушаете, то постигнет вас зло». А (пророк) Амос говорил: «я не пророк и не сын пророка; я был пастух и собирал сикоморы. Но Господь взял меня от овец» (не бех пророк, ниже сын пророчь: но пастырь бех, ягодичия обирая. И поя мя Бог) (7:14). Но не в похвалу себе говорил это, а чтобы заградить уста тем, которые не считали его пророком, и показать, что он не обманывает и не от себя говорит, что говорит. И другой (пророк), выражая опять то же самое, говорил: «А я исполнен силы Духа Господня, правоты и твердости» (Но я исполнен силы Господней в Духе и могуществе) (Мих. 3:8). Также Давид, когда рассказывал о медведице и льве, говорил не в похвалу себе, но имел в виду нечто великое и чудное. Так как ему не верили, чтобы он, будучи безоружен и не способен носить оружие, мог преодолеть врага, то надобно было ему представить доказательства своего мужества. И когда отрезал он край одежды Сауловой, то не для того, чтобы показать себя, говорил сказанное им при этом случае, но чтобы отклонить от себя худое мнение, которое распространяли о нем, будто бы он имел намерение убить (царя). Итак, везде должно доискиваться причины. Кто заботится о пользе слушающих, тот, хотя бы и хвалил сам себя, не только не заслуживает порицания, но и достоин венца. А если бы умолчал о себе, в таком случае был бы достоин осуждения. Так и Давид, если бы умолчал о себе, когда хотел сразиться с Голиафом, то его не допустили бы выйти на сражение, и он не одержал бы славной победы. Вот почему он и принужден был говорить о себе, и не только братьям, но и царю. Братья не хотели ему верить, потому что зависть заграждала им слух. Поэтому, оставивши их, он обратился к (царю) еще незараженному завистью.

4. Опасна, весьма опасна зависть. Она заставляет презирать даже собственное спасение. Так погубил себя Каин, а еще прежде Каина диавол, погубивший отца его. Так Саул привлек злого демона на свою душу; а, привлекши, опять стал завидовать своему врачу. Таково уже свойство зависти. Саул знал, что спасен (Давидом), но хотел лучше погибнуть, чем видеть во славе своего спасителя. Что может быть лютее этой страсти? Не погрешит, кто назовет ее порождением диавола. В ней не только плод тщеславия, но и самый корень. Эти два порока обыкновенно рождают друг друга взаимно. Так Саул завидовал уже, когда говорили: «Саул победил тысячи, а Давид — десятки тысяч!» (победи Давид со тьмами) (1 Цар. 18:7). Что может быть безумнее этого? В самом деле, скажи мне, чему ты завидуешь? Тому ли, что один похвалил другого? Но этому скорее должно радоваться, а может быть, ты и не знаешь, справедлива ли похвала. И о том ли ты скорбишь, что похвалили не стоящего похвалы? Но тебе скорее надобно было бы пожалеть его. Если он добрый человек, то никто не завидует хвалимому, но и сам хвалит вместе с хвалящими; если же не таков, что огорчаешься? Для чего обращаешь меч на самого себя? Потому ли, что ему дивятся люди? Но они ныне живы, а завтра их уже не будет. Или потому, что он пользуется славою? Какою, скажи мне? Не той ли, о которой пророк говорит, что она ест. «цвет полевой» (цвет травный) (Ис. 40:6)? Итак, не тому ли завидуешь, что и ты не отягчен (подобно ему), и не носишь такого же бремени травы? Если он кажется тебе ради этого достойным соревнования, то почему же не достойны твоего соревнования дровосеки, которые ежедневно носят тяжести и входят с ними в город? Его ноша не лучше этой, но еще хуже. Эта угнетает только тело, а та часто вредит душе и приносит более скорби, нежели удовольствия. Если он славится даром слова, то он имеет больше зависти, чем похвалы, притом, похвалу имеет кратковременную, а зависть — непрестанную. Но он в почете у начальников? И здесь опять зависть и опасность: как ты чувствуешь к нему зависть, так и многие другие. Но его постоянно хвалят? Это составляет для него горькое рабство. В самом деле, он не посмеет без страха ничего сделать по собственной воле, чтобы не оскорбить прославляющих его. Знаменитость для него служит тяжкими оковами. Таким образом, чем больше известен он, тем больше имеет над собою властелинов, тем больше тяготеет над ним рабство, так как всюду видит господ своих. И слуга, когда он не на глазах у господина, отдыхает и наслаждается полною свободою; а знатный везде встречает своих властелинов. Он раб всякого, кто ни появится в народном собрании. Хотя бы была и крайняя нужда ему, он не смеет вступить в собрание без сопровождения слуг, без коня и без других знаков пышности, чтобы не подпасть осуждению своих властелинов. Если даже увидит искреннего друга, не осмеливается побеседовать с ним как с ровней, опасаясь владык своих, чтобы они не низринули его с высоты славы. Таким образом, чем он славнее, тем больше порабощен. Если же он терпит какую неприятность, то оскорбление тем чувствительнее для него, чем больше свидетелей, и чем несообразнее оно кажется с его достоинством. И таково для него не только оскорбление, но и несчастие. Многие радуются его несчастию; равным образом, когда он пользуется каким благом, весьма многие ненавидят, завидуют ему и стараются низвергнуть его. Итак, скажи мне, неужели это благо? Неужели это слава? Нет; это, напротив, бесславие, рабство, узы, и все, что можно назвать тягостным. Если же и при всем том для тебя людская слава вожделенна, и тебя сильно тревожит всякий, кто вызывает восторги толпы, то, как скоро увидишь удостоившегося рукоплесканий, перенесись умом в будущий век, и представь вечную славу. И, как спеша убежать от нападающего зверя, ты, войдя в пристанище, запираешь двери, так и теперь беги к будущей жизни и неизреченной ее славе. Таким образом ты легко пренебрежешь временную славу и получишь вечную, насладишься истинною свободою и вечными благами, которых и да сподобимся все мы, благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

БЕСЕДА 25

«А если кто смеет [хвалиться] чем‑либо, то (скажу по неразумию) смею и я» (2 Кор. 11:21).

Блестящие подвиги Павла.

1. Смотри, как он опять уклоняется, употребляет извинения и оговорки, хотя и раньше уже много сказал подобного. Например: «О, если бы вы несколько были снисходительны к моему неразумию!» (о да бысте мало потерпели безумию моему); и еще: «не почти кто‑нибудь меня неразумным; а если не так, то примите меня, хотя как неразумного… Что скажу, то скажу не в Господе, но как бы в неразумии при такой отважности на похвалу. Как многие хвалятся по плоти, то и я буду хвалиться» (да никтоже мнит мя безумна быти. Аще ли ни, поне яко безумна приимите. Еже глаголю, не по Господе, но яко в безумии. Понеже мнози хвалятся по плоти, и аз похвалюся). И здесь опять: «А если кто смеет [хвалиться] чем‑либо, то (скажу по неразумию) смею и я» (о нем же аще кто дерзает, несмысленно глаголю, дерзаю и аз). Он называет дерзостью и безумием говорить о себе что‑либо важное, даже когда настоит в том нужда, научая нас всеми силами избегать похвальбы. Если и после того, как сотворим все, мы должны называть себя непотребными (Лк. 17:10), то без всякой побудительной причины превозносящийся и хвалящийся может ли быть достоин какого‑нибудь извинения? За это и фарисей был осужден, и в самой пристани потерпел крушение, приразившись к скале (самохвальства). По этой‑то причине и Павел, видя тысячи нужд, отговаривается (хвалить себя) и непрестанно повторяет, что это дело безумное; и только тогда, наконец, осмелился, когда представил в свое оправдание крайнюю необходимость. Тогда говорит: «Они Евреи? и я. Израильтяне? и я» (евреи ли суть? И аз. Израилите ли суть? И аз) (ст. 22). Не все евреи были израильтяне, так как и аммонитяне и моавитяне тоже происходили от евреев. Поэтому в подтверждение благородства происхождения присовокупил: «Семя Авраамово? И я. Христовы служители? В безумии говорю: я больше» (семя Авраамле ли суть? И аз. Служителие ли Христовы суть? Не в мудрости глаголю, паче аз) (ст. 23). Для него не довольно было прежнего извинения, но и здесь опять извиняется: «В безумии говорю: я больше» (не в мудрости глаголю, паче аз), т. е.: «Я лучше их и превосходнее». И хотя имел ясные доказательства своего превосходства, но все же и при таком условии называет это дело безумием. Однако же, если они были лжеапостолы, то ему надлежало не сравнивать свое преимущество, но опровергнуть то, что они служители. Он уже и опроверг это, сказав: «лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид Апостолов Христовых» (лживи апостоли, делатели льстивии, преобразующеся во апостолы Христовы). Теперь то же самое, но делает не так, потому что намеревается войти в исследования; напротив, сперва посредством сравнения извлекши из сущности самого дела опровержение, показывает истину, которая от этого получает большую твердость. Или иначе, наперед представляет мнение их самих (противников), а не свое суждение, говоря: «Христовы служители» (служителие Христовы суть); а в словах «я больше» (паче аз) делает сравнение, и доказывает, что он сохраняет характер апостольства, хотя и не объявляет о том, а показывает только самыми делами. И умалчивая о чудесах, начинает с искушений, и говорит: «Я гораздо более [был] в трудах, безмерно в ранах» (в трудех множае, в ранах преболе). Последнее, т. е. терпеть побои и бичевание, выше первого.

«Более в темницах» (В темницах излиха). Здесь опять усиление речи.

«Многократно при смерти» (В смертех многащи). «Я каждый день, — говорит, — умираю» (По вся дни умираю) (1 Кор. 15:31). Здесь разумеет смерть и на самом деле, потому что часто подвергался опасностям, угрожавшим смертью.

«От Иудеев пять раз дано мне было по сорока [ударов] без одного» (От Иудей пять краты четыредесять разве единыя приях) (ст. 24). Почему «без одного» (разве единыя)? (У иудеев) был древний закон, по которому получивший более сорока ударов считался у них бесчестным (Втор. 25:3). Поэтому, чтобы бьющий в запальчивости и увлечении не нанес лишнего числа (ударов) и тем не обесчестил наказываемого, положили давать (сорок) ударов без одного, чтобы бьющий не превысил сорока, хотя бы и лишний раз ударил, но, всегда оставаясь в пределах узаконенного числа, не мог нанести бесчестия наказываемому.

«Три раза меня били палками, однажды камнями побивали, три раза я терпел кораблекрушение» (Трищи палицами биен бых, единою каменми наметан бых, трикраты корабль опровержеся со мною) (ст. 25). Как последнее относится к Евангелию? Так, что он предпринимал отдаленные путешествия, и притом по морям.

«Ночь и день пробыл во глубине [морской]» (Нощь и день во глубине сотворих). Одни объясняют это в том смысле, что он целые сутки находился среди моря, а другие, что (по разбитии корабля) сутки плавал во глубине морской; последнее согласнее с истиною, а первое не заслуживает и удивления, и (апостол) не поставил бы этого выше кораблекрушения.

«В опасностях на реках» (Беды в реках), потому что принужден бывал переплывать реки.

«В опасностях от разбойников, в опасностях в городе, в опасностях в пустыне» (Беды от разбойник, беды в граде, беды в пустыне). «Везде предстояли мне подвиги, в различных местах, странах, городах, пустынях».

«В опасностях от язычников, в опасностях между лжебратиями» (беды от язык, беды во лжебратии) (ст. 26). Заметь новый род ратоборства. Не только враги нападали, но имевшие личину братства; и много в этом случае требовалось напряжения, много благоразумия.

«В труде и в изнурении» (В труде и подвизе). Труды сменялись бедами, беды трудами, следуя непрерывно одни за другими и не давая ему ни малейшего покоя.

«Много раз [был] в путешествиях… в голоде и жажде и в наготе» (В путных шествиих множицею, во алчбе и жажди и наготе) (ст. 27), «кроме посторонних [приключений]» (кроме внешних) (ст. 28).

2. Сравнительно с тем, что перечислено, еще более опущено. Но даже и перечисленного невозможно описать подробно, потому что апостол не означил каждого искушения порознь, но вспомнил только о тех, число которых было невелико, и могло удержаться в памяти, говоря: «три раза, однажды» (трищи, трикраты, единою); о прочих же искушениях и этого не сказал, потому что много раз претерпевал их. И не говорит, какие были плоды его подвигов, что он стольких‑то и стольких‑то обратил; но описывает, что только претерпел за проповедь, с одной стороны — наблюдая скромность, с другой — желая показать, что хотя бы и ничего из этого не вышло, но для труждающегося не остается без пользы, поскольку дело, достойное награды, и в таком случае исполнено.

«У меня ежедневно стечение [людей]» (Нападение, еже по вся дни). Бунты, мятежи, утеснение от народа и нападение целых городов. В этом отношении больше всего обнаруживали вражду свою к нему иудеи, потому что он более всех посрамлял их, и служил наибольшим обличением их безумия вследствие внезапного своего обращения (ко Христу). Великая война воздвигалась против него от своих, от чужих, от лицемерствующих; везде для него были волны и стремнины — в обитаемых и необитаемых местах, на суше и на море, вне и внутри. Он не имел в достатке даже необходимой пищи, нуждался в самой простой одежде; подвижник целой вселенной подвизался нагой и боролся голодный. Так далек он был от того, чтобы собирать сокровища! И не только не скорбел, а и воздавал еще за то благодарение Подвигоположнику.

«Забота о всех церквах» (Попечение всех церквей) (ст. 28). Это главнее всего — т. е., что и душа его терзалась, и сердце раздиралось. В самом деле, если бы внешних (скорбей) даже и не было, то достаточно было и внутренней брани, постоянно сменяющихся волн, тучи забот, борьбы помыслов. Если пекущийся об одном доме, имея у себя слуг, приставников и домоправителей, часто не знает покоя от забот, хотя никто его не тревожит, то представь, что должен был терпеть (Павел), который имел попечение не об одном доме, но о городах, о народах, о племенах, о целой вселенной, и в делах столь важных, при таком множестве (врагов), старавшихся вредить ему, трудился один, и был так чувствителен, так заботился, как не заботится даже и отец о детях. А чтобы ты не сказал: «хотя и заботился, но заботился слегка», он показал, как велика была его забота, говоря: «Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал?» (кто изнемогает, и не изнемогаю). Не сказал: «Я не принимаю участия в скорби», но (говорит): «Я так беспокоюсь и скорблю, как бы сам находился в том же недуге, страдал тою же болезнью».

«Кто соблазняется, за кого бы я не воспламенялся?» (Кто соблазняется, и аз не разжизаюся) (ст. 29). Смотри опять, до какой степени велика скорбь его, как это показывает слово «воспламенялся» (разжизаюся). «Воспламеняюсь, сгораю», — говорит он; и эта скорбь подлинно больше всех прочих. Другие скорби хотя и были тяжки, но скоро проходили и приносили неувядаемое удовольствие; а эта скорбь — терпеть столько страданий за каждого немощного, кто бы он ни был, угнетала, стесняла, уязвляла его сердце. Не о высших ведь только страдал он, оставляя низших в небрежении, напротив, и непотребного считал в числе потребных. Поэтому и сказал: «кто изнемогает», показывая, что разумеет всякого, кто бы он ни был; как бы в одном себе заключая целую вселенскую церковь, болезновал он о каждом члене ее.

«Если должно мне хвалиться, то буду хвалиться немощью моею» (Аще хвалитися подобает, о немощи моей похвалюся) (ст. 30). Видишь ли, что он никогда не хвалится чудесами, а всегда гонениями и искушениями? «Это именно, — говорит он, — и есть знак немощи». Вместе с тем показывает и то, насколько разнообразная предстояла ему брань. Действительно, на него ополчались иудеи, восставали язычники, с ним препирались лжебратья, его оскорбляли немощные и соблазняемые братья. Отовсюду ему доставлялось смущение и беспокойство — и от своих, и от чужих. Таково отличительно свойство апостольства. Чрез это утверждается благовествование.

«Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа… знает, что я не лгу. В Дамаске областной правитель царя Ареты стерег город Дамаск, чтобы схватить меня» (Бог и Отец Господа нашего Иисуса весть, яко не лгу. Языческий князь (εθνάρχης) Аревы царя стрежаше Дамаск град, яти мя хотя) (ст. 31, 32). Почему он здесь подтверждает и удостоверяет свои слова, тогда как прежде нигде этого не делал? Потому, может быть, что это было уже давно и мало известно; указанное прежде, как, например, попечение о церквях и все прочее, было им известно. Итак, смотри, какова была брань, если (этнарх) ради него стерег город. Когда же говорю о брани, разумею ревность Павлову. Если бы он не дышал таким огнем ревности, то не воспламенил бы такого неистовства в этнархе. Таково свойство души апостольской — столько терпеть и никогда не колебаться, но все, что ни случится, переносить мужественно, однако, не вдаваться безрассудно в опасности и не бежать им навстречу. Смотри, в самом деле, на какое средство согласился он, чтобы избегнуть осады: «я в корзине был спущен из окна» (Оконцем в кошнице свешен бых). Хотя он и желал переселиться из этой жизни, однако искал и спасения человеческого, почему неоднократно изобретал и подобные средства, чтобы сберечь себя для проповеди, и не отказывался пользоваться человеческими мерами, когда требовали того обстоятельства. Так он был осторожен и бдителен. Где бедствия были неизбежны, там прибегал к одной благодати; а где искушение не превышало (человеческих сил), там многое и от себя придумывал. Но и здесь опять все приписывал Богу. И как искра неугасимого огня, упавшая в море, хотя и поглощается множеством волн, но потом опять восходит на поверхность столь же светлою, так и блаженный Павел — то как бы в бездну погружался, обуреваемый бедствиями, то освобождался и являлся блистательнейшим, оставаясь победителем в своих злостраданиях.

3. Вот славная победа, вот победное знамение Церкви. Так низлагается диавол нашими злостраданиями. Когда мы злостраждем, он делается пленником, и терпит зло; между тем как хочет сделать его нам. Так было и с Павлом. Диавол, чем больше наводил на него напастей, тем больше был поражаем. Он уготовлял ему искушения не одного какого‑нибудь рода, но многообразные и многоразличные. Ввергал его то в труды, то в скорбь, то в страх, то в болезнование, то в заботу, то в стыд, то во все вдруг. Но (Павел) во всем оставался победителем. Подобно воину, который один сражается против целой вселенной, окружен рядами неприятельскими, и никакого не терпит зла, и Павел, один являясь у варваров, у эллинов, повсюду — на суше и на море — оставался непобежденным. И как искра, упавшая в солому или сено, превращает все сгорающее в одно с собою естество, так и он, к кому ни являлся, всех приводил к истине, проходя всюду наподобие потока, разрушающего преграды. Как борец какой‑нибудь, который один и борется, и преследует, и поражает, или как воин, который и осаждает стены, и сражается на суше и на море, так (и Павел) вступал во всякий род брани, дышал огнем, для всех был неприступен, одним телом обнимал целую вселенную, одним языком всех рассеивал. Не с такою силою множество труб поколебало каменные стены города Иерихона и разрушило их, с какою глас Павлов ниспровергал своим звуком твердыни диавольские и привлекал к нему противников. А, собравши множество пленников, он сам вооружал их, составлял из них свое воинство, и с помощью его дивно побеждал. Давид низложил Голиафа одним только камнем; но если рассмотришь подвиги Павловы, то подвиг Давидов покажется детским делом, и увидишь такое же различие (между Давидом и Павлом), какое между пастухом и военачальником. Павел не Голиафа низлагал, бросая камень, но одним словом поражал весь строй диавольский. И как лев, рыкающий и испускающий из уст пламень, он для всех был нестерпим. Непрестанно он являлся всюду, приходил к одним, спешил к другим, появлялся у тех, переносился к этим, налетал быстрее ветра. И управляя вселенною, как одним домом, или одним кораблем, он то извлекал утопающих, то укреплял изнемогающих, то давал приказания корабельщикам, то сидел на корме, осматривал руль, натягивал канаты, управлял веслом, снимал паруса, смотрел на небо, сам был все — и корабельщик, и кормчий, и парус, и корабль — все терпел, чтобы только других освободить от зла. И заметь, он претерпел кораблекрушение, чтобы остановить кораблекрушение вселенной; ночь и день пробыл во глубине морской, чтобы извлечь (людей) из глубины заблуждения; был в трудах, чтобы дать покой трудящимся; терпел язвы, чтобы уврачевать изъязвленных диаволом; сидел в темницах, чтобы сидящих в узах и во мраке извести на свет; многократно бывал при смерти, чтобы избавить других от лютой смерти. Пять раз получал он по сорока ударов без одного, чтобы избавить от бичей диавольских тех, которые его бичевали; был бит палками, чтобы других привести под жезл и палицу Христову; наметан был камнями, чтобы освободить от бесчувственных камней; был в пустыне, чтобы извести из пустыни; был в путешествиях, чтобы остановить заблуждающихся и открыть путь, ведущий к небу; подвергался опасностям в городах, чтобы указать горний град; терпел голод и жажду, чтобы избавить от лютейшего голода; был в наготе, чтобы непристойно ходящих облечь в одежду Христову; терпел нападение от народа, чтобы отвести от нападения демонского; воспламенялся, чтобы угасить раскаленные стрелы диавола; был спущен в корзине в окно по стене, чтобы поднять поверженных долу. Будем ли еще говорить, когда не знаем даже всего, что перетерпел Павел? Упоминать ли об имуществе, о жене, о городе, о свободе, когда видим, что он тысячекратно презирал самую жизнь? Мученик умирает однажды, а этот блаженный одним телом и одною душою претерпел столько бед, что они смогут и адамантовую душу привести в трепет. И что все святые пострадали каждый в таком множестве тел, все это претерпел он в одном (теле). Вступив во вселенную, как бы на некоторое поприще, и совлекшись всего, стоял он мужественно. Он знал, что с ним сражаются демоны. Потому вдруг, в самом начале, показал себя славным; и от самого начала до последнего конца пребыл одинаков; или, лучше сказать, еще усилил преследование врага, когда приближался к победному венцу. Удивительно также, что, не взирая на то, что столько претерпел и так много сделал, он умел соблюдать глубокое смирение. Даже когда нужда заставляла рассказывать о своих заслугах, он касался их слегка; и хотя мог бы написать тысячи книг, если бы захотел распространяться о каждом предмете, перечислять церкви, о которых заботился, говорить о темницах и о подвигах своих в них, о подробностях каждого подвига, в частности, о нападениях на него, однако же, не захотел этого. Итак, зная это, научимся и мы смиряться и никогда не хвалиться ни богатством, ни другими житейскими благами, напротив, будем хвалиться одними оскорблениями за Христа, — да и ими тогда только, когда потребует нужда. Если же ничто не понуждает нас к этому, не будем вспоминать и о них, чтобы не возгордиться, а будем помнить только грехи свои. Таким образом мы и от них легко освободимся, и умилостивим Бога, и достигнем вечной жизни, которой и да сподобимся все мы благодатью и человеколюбием Господа нашего Иисуса Христа, с Которым Отцу и Святому Духу слава, держава, честь, ныне и присно, и во веки веков. Аминь.

толкования Иоанна Златоуста на 2-е послание Коринфянам, 11 глава

ПОДДЕРЖИТЕ НАШ ПРОЕКТ

Получили пользу? Поделись ссылкой!


Напоминаем, что номер стиха — это ссылка на сравнение переводов!


© 2016−2024, сделано с любовью для любящих и ищущих Бога.